В небе Китая, 1937–1940 - [154]

Только в середине декабря, благополучно миновав дымящуюся «пасть дракона», прибыл в Гучэн А. Шорохов с десятком истребителей. Здесь произошла радостная встреча обоих экипажей. Мы крепко обнялись.

— Почему так задержались?

— А ты посмотри на перевал, еле выбрались.

И действительно, «пасть дракона» извергала из своей утробы тучи снега. Снежный вихрь устремился вниз и налетел на аэродром. Вплоть до Нового года не было просвета. А когда поутихло, оказалось, что истребители только угадывались под сугробами.

Трудности приходилось преодолевать как тем, кто перегонял самолеты, так и работникам баз в особенности. Судите сами. Прошел месяц от начала перегонки, но ни один истребитель не был пока доставлен к фронту — все они покоились под снегом в Гучэне. А в это же время группа Полынина в течение 15 дней укрывалась в Сучжоу от песчаной бури. Так встретила нас трасса.

Выход из положения нашли в ускоренном строительстве сухо путного тракта. И надо было видеть, с каким энтузиазмом в тяжелейших условиях трудились тысячи советских строителей, что бы через горы и пустыни в кратчайшие сроки проложить и связать основные базы трассы и тем самым ускоренно двинуть на юг потоки грузов, так необходимых китайскому народу для отражения японских агрессоров.

И такая дорога была построена.

1938 год встречали в Гучэне. Начальник базы Саша Политикин организовал в глинобитной мазанке праздничный ужин. За столы, составленные из топчанов, уселись перегонщики, личный состав базы. Тут на почетных местах восседали летчики с АНТ-9 Коршунов и Котов.

Потом состоялся концерт. Федор Коршунов исполнил «трюк с балалайкой» — так можно назвать этот номер. Он подбрасывал ее верх, как жонглер, и в то же время инструмент выводил мелодию украинской песни «Гоп, мои гречаники». Затем он мастерски исполнил на однорядной тальянке «Мазурку» Венявского. а мне пришлось исполнить весь свой репертуар на губной гармонике. В заключение врач базы Роберт прекрасно спел «жестокий романс» — «Голубые глаза».

Далеко за полночь закончилась эта памятная встреча Нового года вдали от Родины. Но празднование продолжалось. Губернатор пров. Синьцзян распорядился пригласить добровольцев на местную оперу. По этому поводу принарядившись в торгоиновские костюмы, мы отправились на полуторке в Гучэн. Никто из нас даже понятия не имел, что такое китайская опера. Здание театра — насквозь прокуренная табаком и продымленная керосиновыми лампами мазанка с низким закопченным потолком. На подмостках без всякого занавеса и без декораций за небольшими столиками сидели размалеванные артисты. Временами они по очереди приближались к авансцене и, прокричав арию, садились на место. Тут же прислужник угощал артистов чаем. Иногда пение сопровождалось манипуляциями с мечами, копьями и драконами. Музыка шокировала нас — оглушительный гром медных тарелок, гонгов и барабанов.

Погле спектакля, в ожидании друзей, я сел в кабину авто машины, И тут случилось неожиданное. Открыв дверь с другой стороны, в кабину быстро поднялась китаянка. Бросившись ко мне, она сквозь слезы часто повторяла: «Джапан бухао». Тыча себя в грудь, несколько раз повторила свое имя — Суин, затем показала на меня: «Ни?» (ты?) Я догадался и сказал «Вася». Громко вскрикнув: «Вася хэнь хао, джапан бухао» (Вася очень хорошо, японец плохо), — так же быстро выскочила из кабины и скрылась в ночной тьме.

Эта неожиданная встреча в канун Нового, 1938 года запомнилась на всю жизнь.

Буран заметно стих. Откопали самолеты. Очистили от снежной пороши моторы, кабины. Подготовились к перегонке. Вместе с нами трудились китайцы, уйгуры, дунгане, готовившие рулежные дорожки и узкую взлетную полосу — траншею в смежных завалах.

В первых числах января началось перебазирование наших истребителей на аэродром Хами. Взлетать в снежной траншее, да еще на колесах, — дело очень сложное. Малейшее отклонение от прямой грозило бедой. Вот где летчики показали свое мастерство. Ни одной поломки! Все «ласточки» были вызволены из снежного плена и благополучно сели в Хами.

Аэродром представлял собой участок пустыни без начала и конца. На нем не было даже мазанок, лишь одиноко маячила полуторка со стартовым нарядом, да в стороне стояли автозаправщики. После посадки группа была подготовлена к перелету в Сучжоу, по дневного времени не хватало. Поэтому ночевали в городе, в 3 км от аэродрома.

Хами — небольшой среднеазиатский город с глинобитными мазанками, узкими улицами и скудной растительностью по берегам откуда-то сбегавшего ручейка. Кроме китайцев город на половину населен уйгурами. Это — торговый центр, здесь была база советско-синьцзянской торговли «Совсинторг», которую возглавлял Семен Васильевич Блохин. В городе не было никаких литишэ (офицерских клубов). Поэтому летчики разместились в фанзе с наспех сколоченными нарами. Наутро, когда я собирался опробовать моторы, подошел штурман Ищенко.

— Господин техник! Прошу ко мне.

От такого обращения я как-то опешил и принял «господина» за шутку. Но оказалось, что в Синьцзяне мы обязаны были носить такой «титул». Употребляли его в официальных случаях, а чаще всего с иронией.