В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [30]

На прополке.

В 1967 году я попал в совхоз довольно поздно, в конце-середине октября, после долгого полевого сезона. Работа немного осложнялась тем, что мне приходилось три раза в неделю ездить на репетиции Академического хора МГУ. Предстояли выступления в Югославии и Болгарии. Пропустить такую поездку не хотелось. После обеда я автобусом добирался до Дмитрова и с нотами тех произведений, которые должны были репетировать в тот день, устраивался в полупустом вагоне электрички. Старался, прежде всего, заучить тексты на сербском, болгарском и, что было всего труднее, латинском языках. Утром с первой электричкой успевал к началу работ.

Однажды вечером к нам в барак пришел сильно выпивший комендант барака. Он сказал, что приезжают учащиеся какого-то техникума, часть из которых надо будет поселить в нашей комнате. Я отвечал за институтское оборудование, находившееся в комнате, да и перспектива жить с учениками техникума, не привлекала. Поэтому я возразил коменданту в совсем «не парламентских» выражениях, пообещав убить первого же, кто покусится на нашу территорию. Видимо, такую аргументацию мой оппонент счел достаточной и, никаких «подселенцев» не появилось.

На следующие «совхозы» Институт направляли в другую сторону от Москвы – в Озеры. Весной в овощехранилище, перебирать полусгнившие овощи, летом и осенью в отделение совхоза, находившее в деревне Тарбушево, на берегу Оки, пропалывать бесконечные грядки, убирать урожай. В Тарбушево наши работники проживали в удобном вагончике, разделенном маленькой прихожей-кухней на две половины, в каждой из которых были двухэтажные нары, всего шесть или восемь спальных мест. Этот армейский вагончик где-то достал Слава Басов, бывший тогда заместителем директора по хозяйственной части.

На протяжении довольно долгого времени сельхозработы были обязательной частью институтской жизни. Конкретное их содержание зависело, главным образом, от состава бригады. Одни бригады ехали провести время и работали спустя рукава, тратя все силы на различные развлечения. Цель других был заработок, что было гораздо сложнее; нас старались обсчитать, как правило, не платили за последний день или два, говоря: «… не успели рассчитать, приезжайте на следующей неделе».

И в тех и в других бригадах были свои плюсы и минусы. Поздней осенью, в брезентовом штормовом костюме, надетом на телогрейку, мы шли по полю и большими тяжелыми ножами срубали покрытые снегом капустные кочаны. Кстати, эти ножи было очень удобно метать в любые попадавшиеся по пути деревянные постройки (туалеты, старые сараи и тому подобное). Когда подъезжала бортовая машина, начиналось самое интересное: кидание кочанов в кузов с разного расстояния, кто дальше. При этом нужно было вовремя увертываться от неверно брошенных «спортивных снарядов». Машина наполнялась быстро. Брали квитанцию у водителя. Можно было расслабиться, отдохнуть и обсудить результаты «соревнований».

Ждем попутку.

Когда бригада не рвалась заработать, а летом, на прополке это было практически невозможно, большое внимание уделялось ночным кострам, сбору и засолке грибов, купаниям в Оке. Воскресенья были выходными. Можно было съездить куда-нибудь. Однажды я и Миша Жидков (ныне уважаемый Михаил Петрович Жидков, ст. научный сотрудник ИГРАН) ездили в словно вышедший из прошлого чудесный небольшой городок Зарайск. Объективно говоря, наверняка были и конфликты, плохая погода, но все это почему-то забывается. Остается добавить, что трудились в «колхозе» по две недели, и только однажды я попал в смену, которая отработала три недели.

Работа на овощной базе в Москве была куда скучнее. Эти мероприятия проводились по субботам во второй половине зимы и начале весны. Чаще всего сортировали овощи, иногда разгружали вагоны. Подшефная база находилась на современной площади Гагарина, рядом с окружной железной дорогой. В каждом из отделов составляли график работ, по которому сотрудникам помоложе и поздоровее полагалось отработать большее количество дней, чем более солидным или больным. Одно время за этот график отвечал Л. Л. Розанов, очень серьезно относившийся к этому поручению. На базе было грязно. Особенно плохое впечатление производили большие чаны с квашеной капустой, которую месили обутыми в сапоги ногами. У выходивших с базы нередко проверяли сумки, опасаясь за свою продукцию, которая гнила и пропадала и без всякого воровства. Эту базу снесли уже лет двадцать назад, и я о ней совершенно не жалею.

Принцесса Турандот

В конце 60-х годов уже прошлого века наш Институт был известен своей самодеятельностью. Решающую роль в организации играла Мария Петровна Смирнова, официально занимавшаяся цветной фотографией. Ее лаборатория располагалась в комнатке второго этажа, там, где сейчас касса Института. Не знаю, как она справлялась со своими фотографическими обязанностями, но как у главного режиссера дел у нее было очень много: от привлечения лучших сочинителей и фантазеров к написанию сценария, до поиска исполнителей. Ближе к выступлению она сама обходила отделы и лаборатории или посылала туда своих доверенных лиц. Артисты собирались к концу рабочего дня на репетицию в зале.