В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [118]

Замечу, что Институт географии во главе с начальником отряда (в разные годы он назывался Лесным экосистемным, Таежным, Валдайским) повел себя по-хозяйски: в домике лесника, который был, по сути, заброшен, ежегодно грабился местными Робин Гудами-экспроприаторами, мы сделали ремонт, укрепили окна, навесили ставни и металлическую решетку на дверь. В сарае Михаил устроил себе кабинет и лежак, а на пригорке за баней мы разбили палаточный лагерь и полевую кухню. В итоге, если уж не полноправным, то основным хозяином сторожки лесника отряд под предводительством Миши Глазова стал точно.

Конечно, начало деятельности стационара было романтичным и необычайно продуктивным. Естественно, между мной, Мишей и Колей спонтанно распределились роли, области курируемых знаний и направлений работы. Миша, помимо общих организационных дел (все-таки, начальник отряда) сосредоточился на исследованиях почвенных, напочвенных и кроновых беспозвоночных: брал биоценометрические пробы, всех ставил на разборку почвенных монолитов, устраивал ловчие канавки, обкашивал энтомологическим сачком луговины и нижние яруса леса. Не забывал и про птиц, грызунов, копытных, хищных. Но это было второстепенным. Коля, наоборот, привлекал школьников и студентов для работ по позвоночным – мышевидным в лесах, живородящей ящерицы – на болоте. На мне была геоботаника, картографирование пробных площадок, учеты запасов и продукции фитомассы, включая отбор модельных деревьев (последнее было высотой 34 метра!) и исследования сукцессий на хронорядах. К 1978 г. у нас уже были геоботанические карты, описаны катены, профили на трех площадках в ельниках и на двух верховых болотах, схемы сукцессий, сведения о продуктивности основных типов экосистем района исследований.

Понятно, что для всех этих работ требовалось очень много рабочих рук. На Валдайский стационар хлынул поток юных МОИПовцев, ВООПовцев и КЮБЗистов, а также студентов МГУ, МГПИ, Тверского университета. Каждый год их число достигало 10–15 человек. Кроме того, по-прежнему рядом работали коллеги с почвенного и географического факультетов МГУ, ИЭМЭЖа. Наша коммуна пополнилась в эти годы экспедиционным отрядом Алексея Арманда (Т. П. Куприянова, Г. В. Кушнарева, Н. В. Миловидова и О. В. Кайданова). Ботаническими делами занимались Н. С. Казанская и Т. К. Соболева, а также студент-геоботаник А. Макридин. Из студентов-зоологов сравнительно быстро у нас появилась Е. Гуртовая, И. Попов, С. Кручина, А. Войцик, С. Томс, позднее – Д. Замолодчиков, О. Чесных, Е. Чебан, Д. Карелин (все – от Тагира Гильманова с кафедры общей экологии биофака МГУ, который активно взялся с Н. И. Базилевич за модель функционирования ельника) и др. Школьников-помощников было много – и кружковцев, и детей наших коллег.

Мишу любили и поддерживали наши «старики» в лаборатории, а после выступлений на Международном географическом конгрессе, в Иркутске на международной конференции по изучению тайги, на Научном совете по биогеоценологии, в Ботаническом институте, на семинарах ИЭМЭЖа и родного Института, интерес к нашим работам на Валдае быстро возрос. Помимо Ю. А. Исакова нас очень поддерживали А. А. Насимович, С. В. Кириков, К. С. Ходашова, Д. В. Панфилов, О. С. Гребенщиков. Когда в лаборатории появилась Н. И. Базилевич, она просто влюбилась в саму идею Валдайского стационара с его креном в изучение вклада всех групп животных в функционирование и динамику экосистем. И в этом несомненная заслуга Миши. Он сумел увлечь, заинтересовать, убедить. Помню наши экскурсии для участников симпозиума по фитофагам, который мы провели на Валдае. Такого увлеченного доклада о таинствах жизни растительноядных позвоночных и беспозвоночных в таежном лесу, какой сделал Миша, трудно даже представить.

В первое пятилетие у нас сразу все получилось. Срабатывал эффект новизны, когда любая цифра и факт, выявленные оперативно в поле, подстегивали желание узнать что-то еще. Задействованы были все связи и знакомые в биологическом мире: в ЗИНе помогали определить жуков и двукрылых, в ЛАМе у Стаса Разумовского мы собирались для обсуждения результатов исследований сукцессий, сопоставляли «валдайскую сукцессионную схему» с «костромской» (рукопись моей статьи по сукцессиям для сборника 1979 г. он успел посмотреть), на биофаке добывались живоловки для экспериментов, откуда-то добывался сушильный шкаф и т. д. На нас работали и химические лаборатории, и узкие специалисты-систематики. Справочники и определители во множестве стояли на полках в общем доступе. Стационар приобретал вид крепкой полевой лаборатории. Этапом стала подготовка и выпуск первого сборника статей «Организация экосистем ельников южной тайги», 1979. Обложку нарисовал, перевел на пленку и сделал цветоделение М. Никитин по просьбе Миши. В отношении издания я договаривался с типографией Минсельхоза на Большом Харитоньевском, которую мне посоветовал В. С. Залетаев. Собирался сборник быстро и отразил малую часть того, что было уже сделано к 1979 г.

Именно в этот ранний период наши с Мишей старшие дети делали свои первые шаги на Валдае, а наши жены – Оля и Наташа – по праву могут считаться такими же основоположниками исследований на Валдайском стационаре, как и Миша. Благодаря им, здесь не только налаживался быт, но и более размеренным был график работы. Валдай становился реальным домом. Оля сразу же включилась в ритм и тематику стационара, определив свой объект – амфибий и, отчасти, рептилий. Ее модельное болото получило даже название «Ольгино» и под этим именем фигурирует в нескольких публикациях. Наташа, будучи биологом по образованию и медицинским микробиологом по тематике основной работы, также в каждый из многочисленных приездов помогала в исследованиях, а когда встал вопрос о создании национального парка, даже провела серию исследований по санитарно-гигиенической оценке воды озера Ужин. Ася Авилова – жена Коли Чернышева – тоже приезжала на стационар, но чаще ближе к осени, так как летом была занята как преподаватель на студенческой практике.