В начале всех миров - [41]

В глазах – преобладанье слепоты.

О Боже, неужели это я?

НЕ

Нервозность, неуверенность, настрой неподходящий

Натянутой надежды, нескроенной судьбы.

Наручники-подручники на шее и запястьях

Надеты негативным наростом из нужды.

Нужды от нетерпения, незнанья и невежества.

Неискренности, немощи, несчастья бытия.

Никчемности, ненужности с наслоенной небрежностью —

Недвижимость, неистовость навета забытья.

Настырность не спасет меня от низкого неведенья

И ненависть не вылечит нетленную любовь,

Не вычеркнуть из списка ненужного сомнения

Несобранность с нелепостью рождают нелюбовь.

Под перестук колес

В теплом, уютном вагоне

Сонные мечутся мысли.

А под щекою – ладони

Вместо подушки пушистой.

Плечи поникшие жмутся

К жесткой, надежной основе.

И у дороги есть плюсы —

В отдыхе без предисловий.

Побоку быт и заботы,

Сон, одурманив сознанье —

Требует вновь разворота

Под перестук толкованья

Пар говорливых колесных

Сверх нарастающим звуком,

И в голове приглушенно —

Точек и строчек закутки

В спящем сознании узки.

Встреча на перроне

Попутчику Владимиру

Серое старое драповое пальто,

Шапка из давно убитого зверька,

Клетчатый мохеровый шарф – из прошлого,

Из-под вытертого рукава – рука

Цельного человека – Мужа, Воина!

Рост мелкокалиберный, глаз с прицелом,

Бровь седовласая с округлым изгибом

Глаз оттеняет серо-зеленый смелый.

Первая фраза о капризах погоды, —

«Март с Февралем поменялись местами…»

Я продолжаю: «Февраль себя покажет, —

Снежными, метровыми весной холмами».

Слово за слово… Громкоголосый поезд

Наш диалог перебил, взяв пассажиров,

Мы – двое в вагоне, как на перроне,

Друг против друга и речь без пунктиров

Плавно, размеренно, тихим прибоем

Плещется мягко без принуждения.

Пауза. Взгляд обращен к горизонту,

Сочный закат в тишине – откровение.

Старец стихом тишину отодвинул,

Душу наполнив соком гранатовым.

Строки поэтов любимых – зачитанных

Твердо звучали в балансе контактовом.

Небо погасло в вечерней проталине,

Час и другой пролетели в мгновение.

Образ попутчика – древнего возраста —

Мне не забыть, не подвергнуть сомнению.

Возраст – суровость! Со скоростью поезда

Мчится по рельсам судьбы догоняющей,

Встреча, знакомство и мыслей прочтение —

С путником легким, всепонимающим.

Мост, и в воде фонарей отражение

Пункта конечного. Долгая пауза…

Время прощаться, на сколько? – Неведомо,

Может, навечно? – «До встречи на Яузе!»

Она и Он

Она на кухне ставит чайник,

Бруском кромсает бутерброды, —

Хмельная от любви запальной

И скомканной своей свободы, —

Задумалась.

Он курит на балконе «Приму»

Застывший взгляд непроницаем,

А перед взором скачут мысли,

Наотмашь мысли отрицая, —

Окурок тушит.

Она и Он в одной квартире,

Их жизнь поделена надвое,

И день за днем неторопливо

Отсчитывает метрономом —

Года рутины.

Я только встретила Весну

Я только встретила Весну, —

Прической новой, переменой

Кокетливо-веселых чувств.

А Март куражится изменой.

И вновь метели Февраля

Шаманят дружно хороводы,

Весна же жмется по углам

У неприветливой Природы.

А я-то, встретила Весну…

Февральские разборки

Застывшие слезы на стеклах

Цепочкой разорванных линий —

Прозрачно-ажурная штора

Пейзажем оформлена зимним.

И мыслей бесцветные сгустки

Сливаются с зимней картинкой.

Застывшие слезы на стеклах —

Трагедия двух поединков.

Вчера еще Март в тертых джинсах,

В кроссовках и в куртке-косухе,

По улицам шел улыбаясь

Девчонкам и даже старухам.

Казалось, Весна встрепенулась,

Окрасила волосы в русый.

В коротенькой вязаной юбке

Гуляла с мальчишкой безусым.

И вдруг оборвалось веселье.

Помятый Февраль в обносках

Вернулся – небритый, обрюзгший,

Размазал по стеклам наброски

Художника – тонкого Марта.

Так что же ему остается?..

Писать безотказно пейзажи,

И небо опять распахнется.

Москва

Задерганная, нервная Москва

С широкими воротами вокзалов

Встречает, нагнетая едкий страх.

Гостей пугает шумной суетой

Огромный зал вокзала ожиданья, —

Просеивая люд сквозь решето.

Столичный взгляд внушительно сердит,

В метро, что переполнено народом,

Мне кажется, что я сошла в аид.

И тело накрывает липкий пот

От штопорных и беспокойных взглядов,

В которых явно поселился черт.

Надменная Москва бока мне мнет

В засиженном народом переходе, —

Гудит без остановок и орет.

Так каждый день приветлива Москва.

До и после спектакля

Целый месяц ожиданий, —

Ну какой он – Макс Аверин?

Он – Глухарь иль все же – Брагин,

Или Моцарт и Сальери?

Я читаю в Интернете —

Где снимался, что играет,

Кто учитель и наставник —

Костя Райкин? – Уважаю!

На экране фотографий

Прорва, всяких – фас и профиль,

Из кино и из спектаклей, —

Да, милашка он, по роли.

Рост велик, душа ранима,

Живчик, шут, смятенный Гамлет,

Цельный, противоречивый,

Взглядом молчаливым ранит.

Вот настал и день свиданья!

Подарю ему я книгу,

Где стихи мои и тайны, —

Может, он поймет интригу?

Покоренное харизмой

Сердце в счастье замирает,

От бурана артистизма

Я сознание теряю…

Третий день хожу с улыбкой,

Как подумаю о Максе.

Сто часов без возврата

Сто часов без возврата – слишком злая расплата, —

Плата за переплату, за житье не по блату.

Вновь дыханье зажато.

Сто часов непосильных – сто часов замогильных —

Это четверо суток и четыре часа…

Суечусь как оса.

И взамен получила – то, что недоучила,

Недоделала к сроку, не вложила усилий.

Я не помню фамилий