В начале было воспитание - [53]

Что же дальше?

«Дальше я пыталась убить в себе все чувства, которые я испытывала по отношению к другим. Я не пила таблеток. Я пила целый день чай с гашишем и курила одну сигарету за другой. Спустя пару дней я вновь чувствовала себя в форме. Мне удалось полюбить только себя одну. Мне казалось, что теперь-то я контролирую свои чувства (S. 73).

Я стала спокойной. Это объяснялось еще и тем, что я все больше пила успокаивающих таблеток и все меньше возбуждающих. Я теперь редко ходила на танцплощадку, только если не могла достать наркотик.

Дома у меня с матерью и ее другом больше не возникало никаких сложностей. Я перестала возражать им, перестала высказывать свои претензии, т.к. отказалась от мысли что-либо изменить в своем доме. И я сразу заметила, что ситуация разрядилась (S.75).

Я принимала все больше таблеток. Однажды вечером я даже переборщила. У меня были деньги, и у ребят были любые таблетки на выбор, а я чувствовала себя какой-то разбитой, поэтому выпила каптагон, три таблетки эфедрина и две кофеина, запив все кружкой пива. Но это было уже чересчур, поэтому пришлось проглотить мандракс и целую горсть валиума» (S.78).

Она отправляется на концерт Дэвида Боуи, но не может настроиться на приятные впечатления, а поэтому «накачивается» наркотиками. «Не для того, чтобы войти в раж, а чтобы оторваться на концерте по полной программе» (S.80).

«Когда Дэвид Боуи начал выступление, было классно, как я и ожидала. Это было потрясающе. Но когда он запел песню „It is too late“ („Уже слишком поздно“), у меня вдруг испортилось настроение. В последние недели я не знала, для чего я живу и куда иду, и поэтому песня „It is too late“ задела меня за живое. Мне казалось, что в песне очень точно описана моя жизненная ситуация. Хорошо было бы выпить валиум» (S.81).

Когда при помощи опробованных наркотических средств нельзя было обеспечить контроля над своими чувствами, Кристиана в возрасте тринадцати лет переходит на героин, и, вроде бы, все становится на свои места.

«Если разобраться, дела у меня тогда обстояли хорошо. Ломки обычно не бывает, когда только начинаешь принимать новый наркотик. Я находилась в состоянии кайфа неделю. Все было прекрасно. Дома уже не было ссор. К школе я тоже стала относиться гораздо спокойнее, иногда даже делала уроки и получала приличные оценки. В течение следующих недель по некоторым предметам я исправила двойки и стала даже хорошисткой. Вдруг даже показалось, что я могу ладить со всеми и вообще жизнь — классная штука!» (S.84).

Люди, которые в детстве не научились проявлять свои истинные чувства и их свободно выражать, в подростковый период испытывают большие трудности.

«У меня постоянно были какие-то проблемы, и я даже не понимала, что это были за проблемы. Я нюхала героин, и проблемы исчезали. Но одной дозы уже не хватало на неделю (S.92).

Я как-то утратила связь с реальной жизнью. Реальное было для меня нереальным. Меня не интересовал ни день вчерашний, ни день завтрашний. У меня не было никаких планов — только мечты. Охотней всего я разговаривала с Детлефом о том, что было бы, если бы у нас было много денег. Мы хотели купить себе большой дом, большую машину, самую шикарную мебель. Только одного не было в наших мечтах: героина» (S.95).

Когда произошла первая ломка, исчезла и иллюзия контроля над своими чувствами и независимости от чувств. Человек, как младенец, снова ощущает себя неспособным управлять своими чувствами.

«Я была зависима от героина и от Детлефа. Это-то меня и пугало. Что же это за любовь, когда один полностью зависим? Что было, когда Детлеф просил меня достать у кого-нибудь травку или же заставлял идти побираться? Я-то знаю, как наркоманы побираются, когда у них начинается ломка. Они позволяют себя унижать, ползают в грязи, становятся ничтожествами. Я не могла попрошайничать. Тем более этого не мог делать Детлеф. Когда он меня об этом просил, наши отношения были на грани разрыва. Я еще никогда никого ни о чем не просила (S.114).

Я вспоминала о том, как резко я отзывалась о поведении наркоманов, которые были в состоянии ломки. Я никогда не пыталась понять, что с ними происходит. Я только видела, что они были чувствительными, ранимыми, безвольными существами. Наркоман в состоянии ломки не может сопротивляться, он становится полным ничтожеством. На некоторых из них я иногда вымещала свою злобу. Можно было методично втаптывать их в грязь. Нужно было только уметь играть на их слабостях, бить в больное место — и тогда они ломались. Когда они не могли достать наркотик, они понимали, чего они стоят. В таком состоянии они уже не были крутыми, не чувствовали себя выше всех.

Я говорила себе: если у тебя начнется ломка, они тебя уничтожат. Они-то тогда поймут, какая ты, в сущности, слабая» (S.115).

Ожидая ломки и боясь ее, Кристиана оставалась одинокой: ей некому было открыть душу, даже матери она не могла ничего рассказать, потому что «мать сошла бы с ума, если узнала бы об этом. Я не могу причинить ей такую боль», — считает Кристиана и, как и в детстве, остается одинока в своем несчастье, для нее главное — сберечь душевное здоровье матери.