В мутной воде - [46]

Она наконец могла сосредоточить свои мысли и спокойно обдумать свое положение. Она вспомнила сперва о Привольском, но — странное дело! — теперь, когда она знала, что он далеко, что он не может прийти к ней и целовать ее со страстью здорового юноши, она гораздо спокойнее думала о нем и даже назвала себя сумасшедшей, вспомнив, что она, как девчонка, рыскала по железным дорогам. Она старалась отогнать от себя такие мысли и в то же время досадовала, что так дорого дала Башутину за свои письма… Она, конечно, любит этого юношу, но к чему она так поспешила с Башутиным? Он ее поддел на удочку… Делец заговорил в ней и победил любовницу.

— Я совсем вела себя, как девчонка! — прошептала она. — Нет… нет!.. Я по-прежнему люблю его!..

Она хотела уверить себя, что по-прежнему любит Привольского, но сердце ей подсказывало другое.

«Неужели это был только порыв… один порыв?» — допрашивала она себя.

Она велела Параше подать себе шкатулку и стала перебирать свои письма к Башутину…

— И я его когда-то любила! — шепнула она, перечитывая некоторые письма. Просматривая другие, она испуганно качала головой.

«Все уничтожить!» — решила она, заперла письма в шкатулку и отдала Параше.

Мысли начинали путаться. Разные лица неясными тенями мелькали в усталом мозгу. Усталость взяла свое, и она заснула.

Был пятый час, когда Варвара Николаевна проснулась.

— Вы спали, барыня, отлично! — заметила Параша.

— И страшно проголодалась. Скорей прикажи давать обедать.

Она ела с аппетитом и после обеда хотела было ехать разыскать доверенного, но вместо того присела к столу и стала писать письмо к Привольскому.

Ей словно хотелось обмануть и себя и любовника, и она написала самое восторженное, горячее письмо. Когда она прочитала его, ей показался фальшивым этот восторженный тон письма, но она все-таки запечатала его и попросила Парашу отнести на почту и привести ей коляску.

Она присела к окну и рассеянно смотрела на улицу.

— Барон! — вдруг крикнула она, увидав проходившего мимо старого своего друга.

Барон поднял голову, весело улыбнулся и через минуту уже целовал руки очаровательной женщины.

— Вы какими судьбами здесь, барон? — спрашивала его Варвара Николаевна.

— Да все из-за вас, прелестная женщина.

— Как из-за меня?

— Вы приказали отпустить Башутина и, конечно, хорошо сделали… Я прислал сюда одного человека вместо него, но хотел сам посмотреть, что здесь делается…

— И что же?..

— Все прекрасно… Мы с вами поставляем превосходные сухари и получаем хорошие деньги… Но бог с ними, с делами… Я так рад, что наконец вас увидал… так рад…

И барон снова стал целовать руки Варвары Николаевны. Маленькие его глазки стали советь.

— А вы… вы где пропадали?.. — заметил он печальным голосом. — В последнее время вы нигде не показывались, вдруг умчались из Петербурга, и, если бы не ваша телеграмма из Ясс, я бы не знал, где вы…

— Ах, барон!.. Мне просто стало скучно, и я поехала прокатиться…

— И ни слова старому другу?.. В Петербурге рассказывали, что будто вы…

— Погналась за любовником? — перебила Варвара Николаевна.

— Да!.. — прошептал барон.

— А вы не верьте всему, что говорят, мой милый друг, если хотите оставаться со мной в дружбе… Слышите?

И Варвара Николаевна так нежно заглянула ему в глаза, что барон дал слово ничему не верить.

Она толково расспросила его о делах и, по обыкновению, совсем очаровала влюбленного старика. Они вместе катались по городу, потом ужинали и за ужином выпили бутылку шампанского. Когда барон возвращался домой, то он трогательно распевал пьяным голосом какой-то чувствительный романс и долго не мог заснуть, вспоминая эту очаровательную, но неприступную женщину.

А Варваре Николаевне тоже не спалось. Она задавала себе вопрос, к чему она кокетничает с этим «плюгавым» бароном, и грустно усмехнулась, вспомнив Привольского.

— Ах! Если бы он был здесь со мной!.. — печально прошептала она и стала думать о том, как бы ей вернуть пятьдесят тысяч, отданные Башутину.

II

Через неделю они с бароном поехали в Мариенбад. Барон был в восторге, что они едут вместе, ухаживал за Варварой Николаевной, бегал на станции за фруктами и ревновал ее к пассажирам, с которыми Варвара Николаевна иногда весело болтала. Особенно смущал его один красивый молодой итальянец, с которым они познакомились на пароходе. Итальянец сперва сказал, что едет в Карлсбад, но когда Варвара Николаевна шутя сказала, что в Мариенбаде лучше, то он немедленно объявил, что доктора предоставили ему на выбор то или другое место и что он выбирает Мариенбад.

Варвара Николаевна слегка кокетничала с итальянцем и вместе с ним подсмеивалась над старым бароном. Скоро они сошлись точно старые знакомые. Варвара Николаевна весело смеялась глазами, замечая нередко упорные взгляды больших черных с поволокою глаз молодого итальянца, который скверным французским языком с порывистостью жителя юга и с фамильярностью художника просил позволения снять с нее портрет и говорил ей об ее красоте.

Когда они втроем приехали в Мариенбад, то барон ходил как в воду опущенный.

— Полно, полно… дуться!.. — ласково заметила она ему. — Интересный молодой человек, и… больше ничего!.. Ну, чего вы так смотрите, барон?