В Мраморном дворце - [70]

В это время начались беспорядки на заводах, устраиваемые, как тогда говорили, немцами. Некоторые из гвардейских частей были посланы на усмирение. Николай Николаевич сказал моим братьям Иоанну и Константину, что он прикомандировывает их к себе, чтобы они не шли на усмирение вместе со своими частями. Он считал, и совершенно правильно, что члены династии не должны участвовать в подавлении беспорядков.

12 июля я поехал в Красное Село, на Военное поле, на котором государь делал смотр полкам, пришедшим в наш лагерь из других округов. В это время все больше и больше с каждым днем крепли слухи о возможности войны. Помню, что во время смотра я говорил об этом с начальником Главного штаба генералом Михневичем.

Сразу после смотра у государя в Красном Селе состоялось экстренное заседание Совета министров. В воздухе чувствовалась уже какая-то тревога.

После заседания государь передал командиру нашего полка генералу Шевичу дивную серебряную братину, которую последний пронес по фронту – это был императорский приз, который давался лучшему по стрельбе полку всей нашей конницы. Государь стоял тут же, он был расстроен, бросалась в глаза его бледность: он понимал как никто весь ужас предстоящей войны. Николай Николаевич, наоборот, был в приподнятом настроении: он всю жизнь терпеть не мог немцев и, должно быть, рад был ожидавшейся с ними войне.

Когда мы расходились по коноводам, корнет Алексей Орлов сказал мне, что, по всей вероятности, война неизбежна и что на следующий день наш полк возвращается в Царское Село. Для меня это было полнейшим сюрпризом. Тут же я узнал, что сейчас состоится производство в офицеры пажей и юнкеров, и остался посмотреть на производство. Пажи и юнкера, бывшие в лагере, были экстренно вызваны к Большой палатке – то есть к придворному деревянному зданию, служившему столовой.

Государь сказал замечательную речь и поздравил пажей и юнкеров с первым офицерским чином. Нормально они должны были быть произведены 6 августа.

Вечером состоялся обед в Большой палатке, в высочайшем присутствии, на котором были все начальники частей и лица императорской фамилии, бывшие в лагере под Красным Селом. Я сидел рядом с Дмитрием Павловичем, по другую сторону которого сидел принц Гогенлоэ, причисленный к австрийскому посольству.

Дмитрий должен был открывать в Риге 2-ю Российскую Олимпиаду и предложил мне поехать с ним, вспомнив, как мы открывали 1-ю Олимпиаду за год перед тем, в Киеве. Я с удовольствием согласился – я все еще не верил в возможность войны.

Во время обеда государь пил за войска гвардии и Петербургского военного округа и, как всегда, прекрасно сказал несколько слов. Главнокомандующий округом великий князь Николай Николаевич произнес тост за здравие государя императора очень громко и с большим пафосом. Ответом было “ура” гораздо более громкое, чем обыкновенно, видимо, от ожидания грядущих событий. У меня навернулись слезы на глаза и сдавило горло.

После обеда государь лично назначил временно командовавшего Преображенским полком флигель-адъютанта графа Игнатьева, старшего полковника Преображенского полка, командующим этим полком “на законном основании”. Командир полка князь Оболенский был нервно болен и находился в отпуску.

После обеда мы приехали в Красносельский театр, где было нервное, приподнятое настроение, а на следующий день, день моего ангела, полк рано утром пошел в Царское Село. Погода была дождливая.

Глава XXVII. Июль 1914

Дневник брата Олега – Мобилизационный план – Государь объявляет о начале войны – Возвращение родителей из Германии – Приготовления к отъезду в полк

Не успел Олег явиться по начальству, объездить с визитами офицеров и отдежурить по полку, как сильное воспаление легких в связи с плевритом приковало его к постели и изменило все предположения и планы.

Перед самой войной он вернулся в полк, несмотря на то, что по состоянию своего здоровья мог бы и не возвращаться. Вот что он пишет по этому поводу в своем дневнике:

“Утром 18-го явился в полк. Мне сообщили, что в состав полка я не записан и что мне советуют ввиду слабого здоровья и незнания строевого дела зачислиться ординарцем в Главную Квартиру. Я пошел ругаться и даже, кажется, переубедил В.”. (Должно быть, ротмистр граф Велепольский, командир 5-го эскадрона.)

После долгих хлопот Олегу действительно удалось добиться оставления его в полку.

“Меня, – пишет он в дневнике, – назначили в штаб полка. Командир сказал: “Я вам специально сообщаю, что вы будете вести дневник полка и будете моим корреспондентом”. “Надеюсь, что я у вас долго не останусь”, – отвечал я, на что командир возразил: “Это уж мое дело!”

Несмотря на столь определенные обязанности, мне обещали, что если я буду хорошо себя чувствовать, меня назначат опять в строй”.

Олег был очень недоволен таким положением: он жаждал боевых подвигов, а совершать их при несении обязанности ординарца казалось ему невозможным. В дневнике Олега имеются краткие записи его переживаний в эти знаменательные дни:

“Мы все пять братьев идем на войну со своими полками. Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне только радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне”.