В моих глазах – твоя погибель! - [103]

Она нашла ручку, которую нечаянно обронил Ромашов и за которой вернулся. Она многое поняла и узнала… Но на этом всё и кончилось.

Дочь Грозы унаследовала от родителей огромное богатство, но не смогла им распорядиться, потому что так и не усвоила главное правило жизни: всё, что ты имеешь, должно быть потрачено только на себя. И всё, что ты заберешь у других, ты должен тратить только на себя. Нельзя ничем делиться, и, если ты хочешь выжить, надо отнимать. Только отнимать и присваивать. Так, как делал Павел Мец. Ромашов! Именно поэтому сейчас он убьет дочь Грозы, а она ничем не сможет ему помешать! Ей просто нечем ему помешать.

На самом-то деле ее смерть Ромашову ничего не даст. Все свои силы Женя растратила, а прильнуть к ее крови он сейчас не может: среди бела-то дня! Он просто не успеет. Нет, это будет чистое убийство. Убийство не ради наживы, а ради мести. Наконец-то он отомстит тем двоим, которые превратили его жизнь в ад! Тем двоим, которые всегда были вместе и остались вместе даже после смерти…

Ромашов тянул и тянул Женю к себе, одновременно краем глаза фиксируя этого тощего милицейского лейтенанта, который словно бы забыл, что у него есть оружие, и только и знал, что таращиться на Ромашова ошалелыми глазами. Кажется, он даже не замечал, что Женя отходит от него, приближается к странному человеку с пугающими разными глазами.

Ну, еще немного… Какое блаженство видеть ее погасший взгляд. Какое блаженство понимать, что именно он, Ромашов, – причина неотвратимой гибели дочери Грозы, ощущать ее слабость, губительную слабость. Да ее можно сейчас прикончить одним взглядом! Мыслью! Приказать умереть – и она умрет!

– Женя, остановись! – раздался в это время чей-то крик, и Ромашов увидел, что лейтенант вырвался из своего оцепенения и дернул Женю к себе.

Это сын Грозы! Это был его голос, Ромашов узнал его!

Сейчас она очнется, и тогда…

Ну уж нет! Это добыча Ромашова! Его законная добыча.

Он рванул к себе воображаемую сеть, чтобы убийственный взгляд его не знал промаха, – и почувствовал такую боль, что невольно взвыл.

Женя упала где стояла, но Ромашову было не до нее. Казалось, кто-то вцепился в него с нечеловеческой силой. Казалось, его разрывает на части. Казалось, все тело покрылось глубокими трещинами, через которые вытекает не кровь, а вся его магическая мощь… Та, которую он получил от китаянки!

«Я давно знаю, что моя сила иссякнет мгновенно, если я только попытаюсь хоть кого-нибудь убить», – зазвучал в его ушах чей-то голос.

Так вот о чем говорила проклятая узкоглазая ведьма! Вот что имела в виду, когда говорила: готова на всё, лишь бы его остановить!

Через мгновение он ощутил, что снова – курас, такой же, каким стал тогда, в августе 1918 года, когда предал всех, кто ему верил.

Когда стал Ромашовым…

Ну нет же! У него еще осталась человеческая оболочка, остался крепкий скелет, перевитый мышцами. И силы этих мышц достаточно для того, чтобы бросить в Женю нож.

Нож материален! Его ничто не остановит!

Ромашов замахнулся…

Но пули тоже были материальны – те пули, которые успел выпустить в него очнувшийся от своего оцепенения лейтенант.

Они разорвали Ромашову грудь, а одна попала в сердце.

Ромашов завалился на спину, чувствуя, как стремительно покидает его не только собственная жизнь, но и жизни всех тех людей, которых он убивал. Ему чудилось, что они бегут от него прочь, измученные тем рабством, в котором он их держал.

И его тоже повлекло куда-то прочь, прочь от распростертого на земле, изрешеченного пулями тела… его тела… С недоумением оглянувшись, Ромашов увидел свою лысую голову, с которой при падении слетела шапка, свои широко открытые глаза: один болотно-зеленый, а другой синий, но уже потускневший, померкший. Лицо его теряло живой цвет, а на бледном лбу выступала красная цифра 4 – та самая, которую начертила на нем китайская гадалка. Знак смерти…

В последнем, уже посмертном недоумении та черная субстанция, то расплывчатое, бесформенное пятно иссякающей энергии, которое исторглось из тела Ромашова, бестолково реяло над местом своего последнего земного пребывания.

И тут оно обнаружило присутствие двух существ, столь же эфемерных, как оно, однако, в отличие от него, имеющих человеческий образ. Это были мужчина и женщина. И то, что было раньше Павлом Мецем, узнало их. Это были они… те двое, неразлучные в жизни и смерти.

Они не смотрели на то, что осталось от их врага. Они смотрели на свою дочь, лежащую на снегу. Рядом стоял на коленях молодой лейтенант милиции, гладил ее разлетевшиеся волосы и бормотал недоверчиво:

– Женя! Не может быть… нет, ну нет, ну скажи что-нибудь! Женька, не умирай! Я тебе жизнь отдам!

Бескровные губы шевельнулись.

– У меня есть своя, – чуть слышно прошептала Женя, не открывая глаз.

Те двое, которые так боялись, что она сейчас присоединится к ним, неспешно ушли рука об руку, изредка оглядываясь на нее, но брезгливо отводя взор от бесформенного, мутного пятна, реявшего над землей. Оно становилось все бледнее и бледнее, пока не исчезло совсем.