В мире подлунном... - [90]

— Простите, великодушная госпожа, но войти к повелителю… не разрешили!

Хатли-бегим покачнулась, схватилась за высокую спинку стула. Властная, своенравная, слышала она когда-нибудь в жизни отказ на свою просьбу или приказ? Длинные смуглые пальцы с накрашенными хной ногтями впились в спинку: тонкие губы женщины зазмеились скрытой яростью:

— Кто так сказал тебе, сарайбон? Лекарь или красавчик визирь?..

— И тот, и другой, госпожа! И визирь, и великий исцелитель господин Ибн Сина. И сам повелитель тоже… не захотел видеться…

— Лжешь, привратник! Продался моим недругам! Сгинь с моих глаз! — Хатли-бегим резко отвернулась от дворецкого: тяжелые бусы, жемчужные ожерелья, золотые серьги с сапфиром громко при этом звякнули, зазвенели на всю комнату. — Господин главный визирь! — Хатли-бегим сумела сдержаться, перейти на холодно-спокойный тон. — Да будет здоровым покровитель правоверных! Да будет милостив к нему аллах… Тогда и вам, визирям, будет спокойно. Но знай, если произойдет с моим братом какое-нибудь несчастье, если из-за ваших подлых хитростей и уловок…

— О наша великодушная госпожа! — взмолился Али Гариб, высоко воздел руки, опустился на колени перед разъяренной женщиной. — Ваш гнев пугает меня, преданного раба вашего! Сам аллах послал нам ангела-избавителя, а вы его называете лжецом. А меня — верного слугу повелителя — подозреваете в уловках… В чем моя вина? В том, что я, взбудоражив все и вся, слал одного гонца за другим и наконец нашел-таки этого врачевателя?

Хатли-бегим собралась уходить. Сурово сдвинув бро ви, сказала напоследок:

— Если эти слова твои правдивы… поцелуй святую книгу. — И, сообразив, что в комнатке нет Корана, добавила: — Поцелуешь Коран… а сейчас поклянись именем аллаха, что нет в твоих словах лжи.

Али Гариб облегченно передохнул:

— О всемогущий аллах! О творец! Клянусь именем твоим…

— Подожди, — прервала Хатли-бегим, — завтра во дворец я пришлю мавляну Бируни. Он побеседует с твоим знаменитым исцелителем…

Хатли-бегим оставила главного визиря коленопреклоненным. Не сразу нашел он в себе силы, чтобы подняться.

Да, он знал, что эта властная, с мужской хваткой женщина не жаловала его: он знал также, что ее единственной целью теперь было возвести на престол вместо брата любимого племянника — эмира Масуда. Эту высокомерную госпожу — еще бы, единственная дочь эмира Сабуктегина, да простит господь его грехи! — единственную сестру могущественного султана, сестру, некогда близкую его душе, сжигала страсть совать нос во все дела, дворцовые и государственные: осведомителей, преданных ей псов-сторонников, таких, как глава дивана Абу Наср Мишкан, было множество — среди военачальников и столпов государства, среди челяди поменьше рангом. Главный визирь знал все это, очень хорошо знал. Но в такой ярости видел ее, пожалуй, впервые! Подумать только — хочет послать сюда мавляну Бируни! Ах ты, накрашенная уродина!

Что-то было, что-то есть между этой женщиной, теперь-то уродиной, и нечестивцем Бируни, какая-то тайна сокровенная. Стоит только гордецу ученому попасть в трудное положение, колдунья тут как тут, берет его под свое покровительство. Вот и недавно этот нечестивый мавляна брошен был — гневом султана — не куда-нибудь, а в «крепость гнева», самое страшное из подземелий Газны, но и оттуда коварная баба высвободила его. Высвободила и, как стало известно, в сопровождении мушрифа собственного послала встретить «великого исцелителя»… Она и другого возмутителя спокойствия, Маликула шараба, смогла увести от заслуженного наказания. Пустила в ход юркого Абу Насра Мишкана, прозванного во дворце «хитрой мышью». Слава аллаху, доносчики главного визиря оказались проворнее, чем доносчики колдуньи. Ее удар мы упредили. Всех, кто мог бы доказать, что в Газну прибыл лже-Ибн Сина, — всех их снова бросили в тюрьму. Остался один-единственный, кто знает правду. Это и есть вероотступник Бируни.

Послышались шаги в коридоре. В комнатке появился Абул Хасанак. Глаза его тревожно блестели.

— Где… старая ведьма? Ушла?

— Ушла!

— Слава аллаху! — заулыбался Абул Хасанак. Но, встретив суровый взгляд, немо вопрошающий сообщника о том, почему к другому сообщнику проявлена несправедливость, заюлил: — Простите меня, мой благодетель, но я не виноват… Таково было желание достопочтенного Ибн Сины!

— Не будем говорить о великом исцелителе. Как чувствует себя повелитель?

— Повелитель здоров как жеребец!

— Как жеребец?

— Истинно так! Он возжелал вина и луноликую красотку… Скоро в зале совета соберутся певцы, и музыканты, и девушки из гарема.

— Сейчас не время шутить, визирь.

— Но я не шучу… Какие тут шутки… — Абул Хасанак заулыбался и зашептал на ухо Али Гарибу, мешая слова с винным запахом: — Этот чудо-лекарь… вы его нашли… совсем не лже-Ибн Сина, господин главный визирь, нет, он-то и есть настоящий… я так думаю… потому что нет болезни, которую он не излечил бы! Пусть аллах меня простит, но чудо-лекарь может, наверное, и мертвеца оживить!.. Не верите? Тогда идите за мной, господин!

Абул Хасанак и Али Гариб прошли в приемную, оттуда в пустую опочивальню, а из опочивальни в зал, где султан обычно собирал на совет приближенных.