В мире безмолвия - [60]

Часто вокруг merou толпятся маленькие темные строматеусы с большими хвостами, сквозь которые merou смотрят на нас, словно женщины сквозь вуаль. Мы делаем рывок, и строматеусы рассыпаются, a merou исчезают. На глубине ста футов рыбы, очевидно, не связывают нас с надводным миром. В унылом голубом полумраке подводных джунглей вас принимают как своего, и здешние жители относятся к старинному животному, непрерывно пускающему пузыри, скорее с любопытством, нежели со страхом.

Merou пожирает все, что только попадется в его здоровенную разинутую пасть. Осьминог – давай осьминога, причем вместе с камнями, за которые тот цепляется; туда же отправляется каракатица вместе со своим щитком, колючий морской паук, омары, рыбы – все это целиком. Если merou случайно заглатывает рыболовный крючок, он обычно рвет лесу. Один из добытых Дюма merou хранил в желудке два крючка, которые от времени совсем обросли слизью. Merou успешно может потягаться с хамелеоном. Обычно рыбы эти красно-бурого цвета, но они умеют маскироваться под мрамор и покрываться темными полосами. Как-то раз мы увидели совсем белого merou, лежащего плашмя на песке. Мы решили, что это цвет смерти и разложения, но нет, призрак вздрогнул, стал вдруг бурым и удрал.

Однажды мы проплывали над большой расщелиной на глубине четырнадцати саженей. Внезапно наше внимание привлек вид стайки молодых merou, фунтов в двадцать-тридцать весом; мы остановились и повисли в воде на одном месте. Они подплыли прямо к нам, потом перевернулись и скользнули вниз – совсем как ребятишки, катающиеся с горки. В глубине с десяток более крупных родичей озабоченно совершали какой-то маневр. Один из них вдруг стал белым. Остальные проследовали мимо него совсем вплотную; один остановился возле альбиноса и сам тут же побелел. Затем они потерлись друг о друга; возможно, происходило спаривание. Мы не сводили глаз с непостижимого видения. Что означал весь этот церемониал среди теряющихся в тумане скал? Это было не менее удивительное зрелище, чем то, которое наблюдал маленький Тумай, увидевший танцующих слонов.

Merou уже давно занимают особое место в наших подводных наблюдениях, на правах старых добрых знакомых. Мы уверены, что могли бы приручить какого-нибудь merou, используя его любопытную натуру.

Глава четырнадцатая. ТАМ, ГДЕ ЛЬЕТСЯ ЗЕЛЕНАЯ КРОВЬ

Жители тропиков с незапамятных времен научились нырять в море и собирать его дары, однако покуда какой-то сообразительный полинезиец не догадался вделать два куска стекла в водонепроницаемую оправу, люди были почти слепы под водой. Хрусталик не умеет приспособляться к преломлению лучей, переходящих из воды в зрачок. Вместо того чтобы ложиться на сетчатку, фокус изображения оказывается за ней, и человек видит, все в тумане, как если бы страдал очень сильной дальнозоркостью.

Ныряльщик, у которого глаза защищены маской, видит под водой предметы несколько увеличенными. Они кажутся ему ближе, чем есть на самом деле, примерно на одну четверть истинного расстояния. Это явление связано с преломлением света, проникающего из воды через стекло маски в воздух внутри нее. Нырнув впервые, я протягивал руку за тем или иным предметом и, к своему смущению, обнаруживал, что моя рука коротка: не рука, а какая-то культяпка. То обстоятельство, что вода играет роль увеличительного стекла, весьма наруку хвастливым рыболовам. Шестифутовая акула и в самом деле кажется им девятифутовой. Требуется длительный навык, чтобы автоматически корректировать размеры и расстояние.

Несколько раз, ныряя вместе с Дюма, я незаметно подкрадывался к нему сзади, изображая акулу. Не составляло никакого труда подобраться вплотную, оставаясь все время вне поля его зрения. Дюма и в самом деле казалось, что за ним крадется хищница, и он всячески старался увидеть ее. Однако я легко сводил на нет все его уловки, внимательно следя за ним и перемещаясь соответственно сам. Если человек мог провести такого искусного пловца, как Дюма, то легко представить себе зловещие возможности наделенного толикой разума подводного людоеда.

Новый день начинается в морских глубинах очень слабым изменением освещенности. Рассвет наверху проникает и в толщу воды, однако восход солнца не сопровождается резким изменением освещения, так как солнечные лучи отражаются от поверхности моря и пронизывают ее только в полдень, когда солнце стоит над самой головой. По мере проникновения вглубь дневной свет ослабевает до силы лунного или звездного освещения и, наконец, совсем гаснет.

Проникая в воду, солнечные лучи теряют силу вследствие того, что их энергия преобразуется в тепло [36]. Сверх того свет рассеивается взвешенными в воде частицами ила, песка, планктона и даже самими молекулами воды. Все эти частицы, подобно пылинкам в солнечном луче, уменьшают видимость и рассеивают свет, не давая ему проникнуть в большие глубины.

В чистой воде на глубине ста футов уже сравнительно темно, но у самого дна вдруг становится светлее, так как свет отражается от него. Это явление мы наблюдали, обследуя «Дальтон».

Даже на глубине трехсот футов – предел ныряльщика с аквалангом – обычно достаточно света, чтобы можно было работать, а нередко и снимать черно-белые фотографии. Доктор Вильям Биб