В мире безмолвия - [12]

У обоих стариков руки и ноги были скрючены кессонной болезнью. Наше счастье, говорили они, что мы еще живы. В дни их молодости ежегодно половина ныряльщиков, работавших в богатых губкой прибрежных водах Туниса, выходила из строя или гибла от «глубинного удара».

Как-то мы встретили в корсиканских водах целую группу профессиональных ныряльщиков-греков. Они погружались в воду в старых заплатанных костюмах и помятых шлемах, за несколько секунд достигая глубины в сто семьдесят футов. Через десять-пятнадцать минут медленно поднимались обратно, однако совершенно пренебрегали правилами ступенчатой декомпрессии, которые предусматривают для этой глубины и длительности погружения девятиминутную остановку в десяти футах от поверхности, с тем чтобы выделился весь накопившийся азот. Освобожденные от громоздких костюмов, они оказывались щуплыми скрюченными людьми, изуродованными кессонной болезнью. Они собирали кораллы для ювелиров и зарабатывали совсем не плохо. Сбыв свой товар, ловцы кораллов ковыляли в бистро, где незамедлительно пропивали и проигрывали полученные деньги.

Эти полуинвалиды уверяли нас, что стоит им покинуть сушу и вернуться в мир повышенного давления, как они сразу обретают утраченную гибкость членов, словно омытые живой водой. Первый же «глубинный удар» превращает ныряльщиков в узников моря, и с каждым новым погружением эти узы становятся все прочнее. Испытываемое ими в воде облегчение объясняется очень просто: плотная среда служит опорой и устраняет скованность движений.

Море калечит организм греков-водолазов; но еще безжалостнее обходится оно с затонувшими судами. Под слоем краски полным ходом орудует ржавчина; сверху все обрастает водорослями и моллюсками. Издалека может показаться, что вам встретился подводный утес. Потом вы догадываетесь: это корабль, утративший свой гордый вид.

Первый обследованный нами – еще до «Дальтона» – затонувший корабль относился к числу тулонских «самоубийц». Это был мощный буксир, покоившийся на внешнем фарватере на глубине сорока пяти футов. Один генуэзец по имени Джианино подрядился поднять его груз по поручению итальянских военно-морских властей. Мы сопровождали Джианино в роли любителей-энтузиастов, мечтавших заснять его за работой.

За восемь месяцев такелаж и рангоут обросли пышными водорослями, и судно напоминало разукрашенный цветами плот на карнавале в Ницце. Черные раковины покрыли борта и вентиляционные трубы траурным орнаментом. Кругом во множестве плавали рыбы, преимущественно морские окуни; наше появление их ничуть не обеспокоило.

Джианино упивался возможностью продемонстрировать нам свое искусство. Однако водолаз может передвигаться по дну лишь с большим трудом, и ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы совершить очередной неуклюжий скачок. Вода так и бурлила вокруг него. Привыкшие к тому, что для успеха исследований надо избегать касаться дна, мы были готовы проклинать его свинцовые сапожищи. А Джианино, вдохновленный близостью кинокамеры, играл. Вот он нагнулся и прижал драматическим жестом к груди морскую звезду. Мы прилежно «снимали» эту подводную феерию. Джианино не знал, что мы оставили камеру в Тулоне, а здесь таскали за собой нагруженный здоровенным гаечным ключом пустой кожух, не желая разочаровывать его.

Джианино приподнял люк машинного отделения, привязал его гнилой веревкой, выпустил из скафандра половину воздуха и проник внутрь судна. Самолюбие Диди было задето. Он еще ни разу не видал затонувшего корабля, не говоря уже о том, что не проникал внутрь, и вот он решил отправиться следом за Джианино. Однако тут же подумал о гнилой веревке и поспешил вернуться. Джианино набрал в скафандр воздуха и выскочил наверх, словно аэростат воздушного заграждения. Он виртуозно маневрировал по вертикали, по горизонтали же двигался с большим трудом. Диди поплыл не спеша вдоль палубы и очутился перед входом на полубак. Я увидел, как он решительно открыл дверь и, поколебавшись секунду, двинулся вперед, словно нырнул в бутылку с чернилами. В тот же миг его ласты показались снова и он выскочил задним ходом назад.

Человек, плавно скользящий над поросшей мхом палубой, не видит ни дерева, ни бронзы, ни железа. Оснастка судна превращается во что-то непонятное. Вот возвышается странное трубообразное растение, выращенное хитроумным садовником. Диди подплыл ближе и повернул какое-то колесо. Растение медленно наклонилось: это был пушечный ствол. Стальные механизмы сохраняются в море долго. Мы видели поднятые на поверхность дизельные моторы и электрогенераторы; они прекрасно сохранились, несмотря на трехлетнее пребывание под водой. Необходимо, однако, немедленно разбирать их и промывать пресной водой, иначе от соприкосновения с воздухом сразу же начнется интенсивная коррозия.

Первым исследованным нами давно погибшим кораблем был линкор «Иена», затонувший во время артиллерийских испытаний еще до первой мировой войны. За три десятилетия судно было до такой степени разрушено и изъедено водой, что казалось уродливым созданием самого моря. Ничего похожего на корабль. Уцелевшие листы рассыпались в прах от нашего прикосновения. Еще несколько лет, и от «Иены» ничего не останется: железные суда уничтожаются водой за какие-нибудь полвека.