В малом жанре - [27]

Мама, застигнутая врасплох, пожимает плечами и, наконец, произносит:

— Пусть немного побольше, чтобы хоть года на три хватило… С подкладкой, я уже говорила. Однобортное…

— Товарищ, дети в эти годы растут быстро. В первую зиму оно ему великовато будет, но к началу третьей станет тесновато. Ну да ладно, немного больше… — говорит Виктор, замеряя ширину плеч. — Тридцать восемь. Смотри, малый, не ошибись, — обращается он к подмастерью, который, послюнявив карандаш, записывает цифры в тетрадку. Затем меряет от плеча до колена. — Семьдесят два. — Подмастерье записывает. Следует измерение объема груди и талии, а также длины руки до ладони. Закончив, говорит мальчику: — Когда придешь в следующий раз и наденешь пальто, станешь солдатом, — и театрально, глубоко поклонившись, жестом приглашает присесть рядом с мамой. Потому что процесс еще не завершен. Надо оговорить сроки и стоимость. Мама еще не допила чай. «Каким еще солдатом? — мысленно спрашивает мальчик уродливого карлика. — Швабом или партизаном?»

— Сняли с какого-то немецкого солдата, — рассказывает отец вечером про свою бывшую шинель, после того как Милорад спросил его, действительно ли она была когда-то немецкой. — Я ее получил в последний год войны, когда еще лето было. Сделал из нее скатку и носил на ранце. Правда, иной раз она мне и летом, и осенью служила подстилкой. Но я ее берег, стирал два раза, гладил по-солдатски. Пойдешь служить — тоже научишься… Когда война закончилась, я мог сдать ее, но передумал. Все-таки она меня от холода защищала и от ветра. Для этого, собственно, и нужна шинель. Думаю, это она пулю чуть притормозила, которая меня в ногу ранила. Хотя никто в это не верит. Нет пальто лучше, чем перешитое из шинели. Лучше немецких только русские шинели и русские шубы. Но у них и морозы посильнее.

А прежде, лет за пять до того, как ее распороли, с шинели сняли орден, бронзовую блямбу, которую к ней привинчивали, да звездочки с плеч, означавшие звание. Орден и звездочки сложили в один из ящиков комода, и мальчик часто развинчивал и свинчивал орден. Прежде чем быть распоротой, шинель несколько недель висела на круглой металлической вешалке в коридоре. А до этого — в шкафу с шариками нафталина в карманах. Повиснув на вешалке в коридоре, без ордена и звездочек на плечах, она стала походить на разжалованного унтер-офицера, замершего на посту.

И вот на тебе, прошло всего пять дней после похода к портному, и мальчик в синем пальто, с шапкой на голове, направляется в школу. Остатки сукна убраны в деревянный ящик; может, на что-нибудь еще сгодятся — подшить чуни или на самом пальто залатать рукава, протертые на локтях. А орден мальчик еще летом закопал за домом, наслушавшись историй о спрятанных кладах, один из которых наверняка ему рано или поздно достанется. Блестящую звезду и прочие латунные детали он выкопает, как запланировал, через несколько лет. Отец не очень-то интересовался орденом, похоже, он про него просто забыл, наверное, тот напоминал ему о каком-то нехорошем эпизоде войны. Никогда он о нем не вспоминал, ни мальчика, ни кого другого из домашних о нем не спрашивал, да и вообще про войну никогда ничего не рассказывал.

Но пальто-то — вот оно, мальчик в нем уходит в школу и возвращается в нем, играет в нем в снегу, оно теплое и, похоже, неплохо сшито. Иногда он по-своему, по-детски смотрит на него как на особенную вещь, которая служит чему-то и живет своей собственной жизнью. Точно так и шинель прожила свою собственную жизнь: сначала стол закройщика, потом вешалка на каком-нибудь военном складе в Германии, потом служила немецкому солдату, в ней тот и погиб, а потом партизану, в которой того ранили, хотя она, несмотря на немецкое происхождение, надежно сберегала его от холода и дождя. В конце войны на ее погонах появятся пятиконечные звездочки, а там, где бьется сердце — орден. После она несколько лет провисит в шкафу, потом несколько недель в коридоре на вешалке, без звездочек и ордена, — и так вплоть до своей новой жизни после перекраивания и перекраски, оказавшись в свой синий период на Милораде.

В день, когда он впервые надел пальто, девочка из его класса спросила:

— У тебя новое пальто?

А настоящее новое пальто, светло-зеленое, дорогое, носит она, хотя ее отец не участвовал в победоносной войне.

— Да, — отвечает мальчик, и ему стыдно за свою ложь.

Она тоже видит, что пальто не новое, но только добавляет:

— Великовато тебе.

Он хотел бы ей сказать, что пальто, особенно детские, быстро становятся короткими, а рукава еще скорее делаются тесными, с пальто отрываются и исчезают пуговицы, локти протираются… Сказать ей, что рукава спасти невозможно, разве только наставить их прямоугольными кусками сукна, и тогда они не выглядят как заплатки? Она ведь наверняка не знает этого. Но он промолчал.

Накануне третьей зимы, после того как ему сшили пальто, мальчик поколебался несколько недель, но потом все-таки сказал маме:

— Надоело мне это пальто.

— Ты должен относить его этой зимой, — сказала мама, хотя он догадался, что она не прочь была бы купить ему новое.

Вот прошли и зима, и весна, а пальто все еще в доме. Но она все-таки надеется, что к началу следующей зимы отдаст его какому-нибудь маленькому бедному ребенку. Впрочем, к концу осени, когда наступают холода, пальто все еще висит в шкафу. И хотя мальчик мерзнет по дороге в школу, менять куртку на пальто не хочет. Однажды утром он решается спросить маму: