В малом жанре - [24]

Хан Ибо сказал тогда:

— Тебя кто-то ненавидит. Он или она, кто это?

Гуань Цзинцзин была невозмутима:

— Я пыталась выяснить. Не знаю, кто этот человек, может, кто-то из завистников в институте. Некоторые думают, что мне досталась эта работа благодаря связям. Я ходила в полицию, они не могут помочь. Многие сим-карты оформляются на вымышленное имя. Хорошо, что в получателях были только друзья и родственники — ущерб небольшой. Но вот настроение испортилось. К тому же мой бывший муж на короткой ноге с ректором, не хочу больше оставаться в этом вузе. Я устроилась туда с помощью свекра, благодаря его влиянию. Сейчас пришло новое руководство, и из-за борьбы с коррупцией полетела свекрова голова, его уже арестовали.

— Да уж, беда не приходит одна. — Хану Ибо показалось тогда, что жизнь очень похожа на сплетение сюрреализма и абсурда.

— Эх, поздно я поняла, как папа меня любил. Оставил на мое имя несколько квартир во всех частях Пекина, еще ему принадлежала половина акций того ресторана, а вторая половина — другим руководителям городка. После смерти отца они очень обо мне заботятся.

Сейчас этой женщине, лежащей рядом с Ханом Ибо, всего двадцать восемь, но она уже многое перевидала, да и в тайнах ее семьи черт ногу сломит — Хана Ибо это и возбуждало, и пугало. Некоторые женщины — все равно что отрава: пристрастишься к ней, а потом проваливаешься в яму.

— После развода ты ушла из того вуза?

— Да, свекра посадили, новое руководство взялось искоренять следы его влияния в институте, мне оставаться там было нельзя. Я уволилась. С утра теперь езжу в ресторан, веду дела, а после обеда даю уроки танцев. Вижусь только с посетителями ресторана, да с ребятишками на уроках. Мне эта работа по душе, теперь преподаю не музейную экспозицию, а танцы детям. Денег хватает, сейчас я хочу заниматься тем, что нравится. Да, мамы и папы больше нет, я одна осталась, но, пройдя через несчастья в семье, смерть родителей, развод, я закалилась, повзрослела и обрела — в тебе обрела любовь к отцу.

После этих слов глаза Гуань Цзинцзин вдруг заблестели, она перевернулась, подмяв его под себя, поцеловала в ухо, куснула за мочку, выдохнула, стало щекотно. К ней пришло желание, и на этот раз она напала первая, напала так яростно, словно он стойко держал оборону, и, даже если бы он хотел сдаться, было уже поздно, она не знала пощады, она решила подчинить его себе целиком. Словно удав, переливающийся в ночи то белым, то желтым, она обвилась вокруг его тела, навалилась на него, не давая вдохнуть, зажала рот, стиснула так, что руки и ноги у него обмякли, оставалось лишь выбросить белый флаг и сдаться, бежать с поля боя, но бежать было некуда. Она заманила его, распалила, он знал, что уже обречен — даже если безоговорочно подчинится. Она жарко прижалась к нему низом живота, медленными жерновами принялась перемалывать его тело, позволяя ему лишь растерянно, бестолково сопротивляться. У него не было шанса на спасение, она лишила его всякой воли, ворвалась в него, обвила собой его руки, ноги и все остальное — тем и славен удав, — Хан Ибо был не в силах пошевелиться, лишь до последнего сопротивлялся, пока его затягивало в черную дыру сознания. А на пике предсмертного ликования она вдруг крикнула, захлебываясь: папа, папа! Глаза ее закатились, обнажив белки, она впала в забытье, телом не прекращая обвиваться вокруг него — точь-в-точь удав, оплетающий буйвола.

— Папа, папа, папа! Папа! — горестно кричала она у самого его уха, ввергая его в блаженство, в безумие, в страх и трепет. Он отчаянно соображал — что с ней: воображаемый инцест, взрыв страсти к отцу, дар почтительной дочери, или это — смерть? Он не мог выскользнуть из ее рук, пока не погиб, пока не осыпался грудой развалин. Ему показалось, что он осьминог, которому не под силу вернуться обратно в море; прошуршав по песку, его окружили крабы, и вот уже сожрали, быстро, в один присест.

Она заплакала, отчаянно шепча: «Папа, папа, папа…» Он устал, выбился из сил, он хотел спать и так и заснул вместе с ней, вместе с этим удавом.

5

Вокруг царил мрак. Старинные обитатели квартиры будто ожили, да, все вещи, все эти вещи мертвецов дружно зашептались, кто-то бормотал себе под нос, кто-то тихо о чем-то препирался.

Хан Ибо крепко заснул. Вдруг во тьме что-то сверкнуло, и он очнулся. В ужасе понял, что в шкафу, в том самом халате с драконами стоит человек, вот он медленно вышел из шкафа и идет к нему, на нем окровавленный императорский халат, в руке — фонарик. Подошел к кровати, посветил на Хана Ибо, а потом — на свое лицо. Хан Ибо не мог поверить своим глазам, кровь застыла в жилах — то был отец Гуань Цзинцзин, живой. Он произнес, чеканя слова:

— А ты. Вовсе. На меня. Не похож.

Хан Ибо в ужасе проснулся. Это был кошмарный сон. А теперь он проснулся по-настоящему. Взглянул на платяной шкаф, желтый халат с драконами висел совершенно неподвижно, и в темноте казалось, что в нем действительно стоит человек и смотрит на Хана Ибо, но теперь молчит.

Хану Ибо стало очень страшно. Что же за родители были у Гуань Цзинцзин? Правда ли, что ее мать дала яд отцу? А может, отец этот вовсе не умер? Вдруг он хорошо спрятался и наблюдает за нами, как мы живем, как разыгрываем забавную пьесу после его смерти. Из темноты следит за дочерью, за всем, что с ней связано. И рассылка тех интимных фотографий — тоже его рук дело? От таких мыслей Хана Ибо бросило в дрожь, он стал сам не свой. Взглянул на Гуань Цзинцзин — лежит, как мертвый удав, придавила его своим жемчужным телом и крепко-крепко спит.