В маленьком мире маленьких людей - [23]

Наняв кормилицу, мать отдала ей Шнеера, а себе взяла Меера (Меер был старше Шнеера на добрых полчаса). Но так как и кормилица была, не про вас будь сказано, женщина не Бог весть какого здоровья, им обоим — и Мееру и Шнееру — доставался шиш вместо молока, оба, бедняги, подыхали с голоду и орали благим матом целые ночи напролет, надрывались из последних сил.

И вот в один прекрасный день затеяли детей купать, обоих, конечно, в одном корыте. Сняли с них сорочки, положили обоих в теплую воду, и крошки раскраснелись, надулись, как пузыри. Купание доставляло им, по-видимому, огромное наслаждение — еврей любит баню… Обе — и мать и кормилица — склонились над корытом, подливали всякий раз свежую воду, а дети радостно барахтались, махали ручонками, дрыгали ножонками, точь-в-точь жучки — видели вы когда-нибудь опрокинутого на спинку жучка? Искупав детей, вынули их из корыта, завернули в простыню (в одну простыню) и уложили в кровать (в одну кровать), чтобы дать им немного обсохнуть. Когда же собрались снова надеть на них сорочки, уже невозможно было узнать, который Меер, а который Шнеер. И начались препирательства между матерью и кормилицей.

— Присмотрись-ка толком, я готова поклясться, что этот Меер, а тот — Шнеер!

— Бог вас знает, что вы такое мелете! Этот — Шнеер, а тот — Меер. Не видите, что ли?

— Сгиньте недобрые сны нынешней ночи, прошлой ночи и всех минувших ночей! То ли ты с ума сошла, то ли ополоумела?

— Ах, Господи Боже мой! Не видите разве по глазам, что этот — Шнеер, а тот — Меер? Полюбуйтесь-ка на эти два глаза!

— Нашла чем удивить! Разумеется, два глаза, а не три.

Короче говоря, одна кричит про Меера, что он — Шнеер, а про Шнеера, что он — Меер, а другая уверяет, что Шнеер — это Меер, а Меер — это Шнеер. Тогда мужчины нашли выход — как-никак все-таки мужчины!

— Знаете что? Попробуйте дать им грудь, а мы посмотрим: кто возьмет грудь у матери, тот, значит, — Меер, а тот, который возьмет грудь у кормилицы, и есть, значит, Шнеер. Простая штука!

Так и поступили. Малютки, едва их поднесли к груди, прильнули к ней, как после долгого поста, сосали, как пиявки, чмокали губами, дрыгали ножками и урчали, как голодные щенята.

— Чудеса Господни! Полюбуйтесь, как дивно создал Всевышний Свой мир!..

Так сказали мужчины со слезами на глазах и были не прочь интереса ради попробовать обменять детей местами, посмотреть, что из этого выйдет? И детей, бедняжек, оторвали от груди и переместили. Шнеера — на место Меера, а Меера — на место Шнеера, и что же, думаете вы, стряслось? Вы уверены, конечно, что они отказались от еды? Как бы не так! Сосали, да еще как!..

С тех пор все окончательно отчаялись и не пытались больше различить, кто Меер и кто Шнеер. Пусть будет Меер — Шнеер и Шнеер — Меер. И их прозвали: «Мееры и Шнееры». Совсем так, как если бы существовало два Меера и два Шнеера, то есть каждый из них двоих был сам по себе и Меер и Шнеер. В хедере не раз бывало, что порка доставалась Мееру, когда следовало пороть Шнеера, или, наоборот, вкатывали Шнееру как раз тогда, когда наказание по справедливости причиталось Мееру. А дабы не было места обиде между братьями, ребе нашел прекрасное решение (где ученость, там и мудрость!):

— Знаете что, деточки? Ложитесь-ка, пожалуй, оба, и не будет между вами зависти — меня секли, тебя секли… Все будет чисто, гладко и справедливо — в своей семье при своих и останется…

И только гораздо позднее, уже после совершеннолетия, когда Мееры и Шнееры встали, что называется, на ноги, появилось вдруг между ними такое различие, что их уже можно было узнать ночью за версту — дивны дела твои, Господи! У них стали пробиваться бородки (они оба, по-видимому, слишком рано начали курить папиросы!). У Меера на щечках и на верхней губе появился черный пушок (ну и черный же — сажа!), а у Шнеера — красный пушок (ну и красный же — огонь!). И эти бороды росли у них, словно наваждение сатанинское (они оба, по-видимому, слишком пристрастились к курению папирос!), так что ко времени женитьбы они носили уже две бороды, да что я говорю бороды? — веники! Один носил черный веник, а другой — красный веник, и похоже было, будто эти веники им кто-то подвесил.

Велики деяния Господни и чудесам Его нет предела! Кто знает, что могло произойти, если бы близнецы, к примеру, после свадьбы обменялись, упаси Бог, женами, то есть я имею в виду обратное: если бы жены перепутали мужей. Не знаю, как там у вас, в больших городах; у нас в Касриловке доныне еще не случалось этакого, чтобы люди перепутали «За упокой» и «За здравие». И в самом деле: ежели я твоя жена, значит — ты мой муж, и ежели ты мой муж, значит — я твоя жена. Посудите сами. Ты, скажем, не мой муж, значит — я не твоя жена; ежели же я не твоя жена, значит — ты не мой муж. Но вот вопрос: как же быть, если вдруг стрясется — мой муж надумает и заявит, что его устраивает и жена другого, как тогда? Ну а я куда? Что я, смолчу?!

Впрочем, не в этом суть того, о чем я собрался вам рассказать. Сама история еще только начинается.

2

До сих пор мы занимались исключительно Меерами и Шнеерами, то есть Меером и Шнеером, да мимоходом еще познакомились с их матерью и кормилицей, об отце же не обмолвились ни словом, как если бы они, не дай Господи, никогда не имели отца…