В людских и лесных дебрях - [28]

Здесь, под этими уже исчезающими курганами и монолитами из красного песчаника, погребены целые цивилизации, племена и народы, о которых остались только слабые и неясные воспоминания.

Каменные, отесанные начерно монументы, едва заметные среди травы и скал руины неизвестных городов, о судьбах которых уже никто и никогда не узнает — все это говорит, вопиет, кричит отчаянным голосом о смерти, только о смерти.

Перед мировой войной начала медленно продвигаться вперёд через эти степи европейская культура.

Появились врачи, ветеринарная помощь, промышленные предприятия, современная торговля скотом, породистые кони и бараны, проекты железной дороги, шоссе и курорты.

Но прошла война и увлекла за собой вольных сынов степей, а их смерть среди чужих, не понятных для них условий, видели Карпаты и восточная Пруссия.

Вернулись ли они в свои родные степи, и увидели ли ещё раз старые дольмены предков?

Пожалуй, нет!..

Потом пришел кровавый преступный большевизм…

Я видел его следы в 1920-м году, когда, уходя от большевиков, ещё раз пробежал этот край могил и смерти с севера на юг.

Видел культурные опытные станции, где породистым коням до колен отрубали ноги, а мериносов резали для питания пьяных советских солдат.

Я ехал степями, где в течение веков паслись миллионы голов скота и коней. Теперь там — пустыня! Татары ушли на юг, пересекли монгольскую границу, убегая от преступных советских властей; трава была сожжена с помощью умышленных степных пожаров, или оказалась съеденной саранчой.

Целые тучи саранчи носились над степями, в поисках пропитания. Когда я ехал между Батени и Чёрным озером, колеса моего возка оставляли мокрый след на высохшей, убитой, потрескавшейся от жары земле. Это была раздавленная саранча, миллиарды этих насекомых, покрывающих как инеем всю степь.

Кара Божия?.. Проклятье Абук-хана?.. Месть обиженных и оскорбленных теней, великих вождей, умерших в далекие времена народов?

Я всюду встречал трупы татар, убитых большевиками, кости съеденных татарских баранов и коров.

В нескольких местах дорога была усыпана трупами, как рамкой. Дорога, которой проходили банды советских партизан-украинцев с Танну-Ола и западных отрогов Алтая.

На Черном озере, где я некогда жил с профессором и с беглецами из российских тюрем, увидел сожженные постройки фабрики соли и развалины жилых домов. Осталась только маленькая халупа, где жил сторож с семьей — люди голодные и больные, ожидающие смерти, которая должна там появиться.

Как символ этой безнадёжной мрачной жизни, на вершине горы, на фоне весеннего неба, бросался мне в глаза тёмный силуэт волка.

Он стоял неподвижно, как статуя из бронзы.

Внезапно он поднял голову, вытянул шею и завыл.

Выл протяжно, тоскливо и угрожающе, как бы призывая смерть, погибель, забытье… Где же ты, моя молодость? Где же твои мысли и идеалы? Или же всё-таки что-то я ожидал от жизни и цивилизации, когда бродя среди дольменов, слушал предания о старых, давно минувших временах и думал, как пройдут сюда большие познания и культура, и спасёт эти умирающие племена от погибели. Разве такие картины хотел увидеть я в будущем, когда для лучшей судьбы этой безбрежной и умиляющей своей непосредственностью земли, я работал скромно, как мог и умел, для прогресса и счастья человечества?

Неужели наконец, этого я ожидал от наиболее сильного проявления прогресса — революции, когда во имя этого прогресса, этого протеста против преступного правительства царя, угнетающего другие народы, кинулся я в 1905 году в вихрь первой революции и когда после этого порыва страдал два года в камере царской тюрьмы?

О, нет! Не этого жаждала моя душа!

Говорят, что революция — это прогресс.

Но неужели всегда так бывает?

Край смерти и могил в Чулымо-Минусинских степях шепотом своих трав и камней на могилах говорил мне то же самое, что сказал мне Гак, когда мы прощались уже в конце сентября с нашими коллегами по работе недалеко от Минусинска.

— Плохо нам теперь будет без вас, но вам ещё хуже! Мы в голоде и холоде будем ожидать смерти, но зато вокруг нас будут шуметь свободные леса и травы, говорить с нами будут горы и реки! Вы там, в городах будете воевать с хитрой и злобной жизнью, которая с каждым годом становится все хитрее и злее, все более угрожающей людям. Умрете, а умирая, будете слышать крики и стоны тех, кого убивает жизнь!..

Они пожали нам руки, глубоко заглянули в глаза и ушли.

Шли гуськом, как волки, скрываясь в кустах, так как опасались и ненавидели посещаемых, больших дорог, больших городов и незнакомых людей.

На опушке густого леса они остановились и изучали окрестности, молчаливые и бдительные.

Они были тогда похожи на того волка с Чёрного озера, что выл с ненавистью и проклятьем, потому что прогресс человечества обрек его на голод и смерть.

Он проклинал «хитрую, грозящую опасностью, жизнь», о которой говорил несчастный преступник Гак, аморальный и благодарный за каждое сердечное слово, за каждый порыв понимания его больной души.

Часть вторая

I. В царстве тигра

Между рекой Амур, Тихим океаном, маньчжурской границей и Кореей расположен Уссурийский край, с юга на север пересеченный рекой Уссури с притоками Сунгача и Даубихэ, разделенный на две части, континентальную и морскую, хребтом Сихотэ-Алинь.