В лапах страха - [27]

Современный Интернет буквально напичкан различными религиозными конфессиями. Одни обещают смирение, другие — богатство, третьи — неограниченную власть. Вопрос лишь в том, что ты сам готов принести в плату, точнее в дар, взамен информации. По сути, Интернет это и есть наш с вами бог — он даёт много, а забирает самое главное: чувства, эмоции, души. Ему стали поклонятся, преподносить дары: выносить на всеобщее обозрение чужой стыд, глобальные катастрофы с толпами обезумивших от страха людей, военный игры продажных политиков, похоть и детский разврат. Людям было невдомёк, что в этот самый момент цифровой бог, возможно, питается перипетиями судеб их родных и близких… а может и судьбами их самих. Некоторые обо всём догадывались, но им было плевать. Сеть незаметно пускает побег, что прорастает внутрь нездорового сообщества, и начинает кормиться. Это пример придуманного бога, того что мы открыли для себя сами, того, без которого нам не прожить. Он въелся в сознание, и он ужасен. А теперь представьте ту сущность, что мог неосознанно позвать из Бездны человек, испытавший в коей-то веки страх скорой смерти…

Сонные люди. Их страхи расползаются по окрестностям, балансируют на карнизах, гремят по сточным трубам, кучкуются в подъездах, переворачивают остановки… Никому нет до этого дела: ведь сон не реален, а значит, — не в состоянии причинить вред. Придёт утро и всё тут же встанет на свои места: кошмары забудутся, жизнь подхлестнёт новой чредой событий, появятся различные цели, направленные на достижение благополучия. Своего собственного, потому что иначе — никак. Система дееспособна — то есть, в состоянии двигаться к отдельно взятой конкретной цели — лишь за счёт статистов. Последние существуют так просто: они как строительный материал внутри клетки ДНК — «рабочие лошадки» пептидной связи. Но значимость их сродни взрыву Сверхновой. Большинство из них понимают, как устроено мировое сообщество, но, в тоже время, отдают себе отчёт и в том, что может произойти, случись заварить бунт. Достаточно целенаправленного влияния извне, как клетка радикально меняется. Нежелательные элементы выводятся прочь, а сам организм «разлагается» и дальше, уверенный в том, что движется по верному пути во блага эволюции, подстёгиваемый современной медициной, — ему невдомёк, что строительного материала всё меньше и меньше. Представить что произойдёт, когда будет уничтожена последняя «лошадка», он и вовсе не в состоянии, так как уверен, что это невозможно. Потому что верит в творца, что придёт в случае ошибки и всё исправит. Но никто не придёт. Потому что оно и без того уже здесь.

Детство, помещённое в рациональные рамки, заключённое в недоступные клетки, опоясанное родительским контролем, играющее с разноцветными мелками в загаженном песочке, под постовым грибом… Детство не находит выхода, который завален всеобщим равнодушием, закатан битумом повседневного непонимания, закинут пресловутым недостатком времени. Оно отчаянно хрипит под натиском пущенных поверх всего этого поездов, что увозят в «светлое будущее», откуда уже нет возврата. Превозносимое поколение «некст» отождествляет своё бестелесное существо, разгибает безвольные пальцы, открывает помутневшие глаза, разминает затёкшие от бездействия мышцы, решительно вгрызается в неподатливые прутки повседневных проблем. Их никогда не бившиеся сердца обрастают холодным металлом, сознание выходит за рамки общепринятых норм, проникает далеко за грани дозволенного, злорадно посмеиваясь над внезапно материализовавшимися страхами своих недавних «тюремщиков». Повзрослевшие детишки умело играют по установленным свыше правилам, постепенно приспосабливаясь к понятию «жизнь». Они увлекают давно обесцветившийся мир и дальше за собой, прислушиваясь к шорохам в голове. Теперь обучение происходит именно там — на ментальном уровне, — глубоко под лобной костью, дабы информация усвоилась целиком. Сверчки оккупировали Землю, им необходимы очередные солдаты, потому что телах предыдущих — не вечны. Вечна лишь тропа, ведущая во мрак.

…Тьма вокруг него сгущалась. Сжимался сам мир. Из огромного, голубого, немного приплюснутого шара, он превращался в скукоженное яблоко, подёрнутое островками вонючей плесени и болотцами чёрной гнили. Мир умирал, однако на поверхности плода продолжала кишеть жизнь. Уродливая, примитивная, не отдающая себе отчёта в происходящем, — она больше походила на смерть. Повреждённый плод медленно разлагался, не прекращая попыток избавиться от разросшейся проказы, но та была уже глубоко. Она маршировала стройными, зомбированными рядами по разлагающейся мякоти, с каждым новым шагом всё сильнее увязая в очаровательной гнусности хлюпающих под подошвами нечистот. Всё ближе был девственный центр запретного плода и от осознания данности искусственный разум вышагивающих боевых порядков буквально вскипал! Они хотели воплотить в реальность навязанную волю: высосать из понравившегося им плода все соки, обезобразить его до неузнаваемости и выкинуть огрызок прочь!

…Внутри было сухо и душно. Раскалённый воздух сушил глотку, по конечностям растекалась слабость, мышцы деревенели, сковывая движения. Последние не имели смысла — шагать было просто некуда. Здесь пахло пылью и нафталином, как в старом сундуке, скрипящую крышку которого давно никто не приподнимал. А может быть и вообще не заглядывал внутрь. Однако только тут можно было чувствовать себя в относительной безопасности. Вдали от благ и утех, вне суеты и призрачных идеалов, за граню переваривающегося в собственном соку мира. Убежище хоть и выглядело жалким, но под действием усилия воли, шаткие стены буквально на глазах обретали бетонную твердь. Невидимая крышка обрастала слоями гранита, тут же превращаясь в монолитную глыбу, наглухо запирающую единственный проход. Казалось, должен придти страх… Но его нет и в помине. Лишь слепая уверенность в том, что выжить иначе — нельзя. Лишь только тут, в спичечном коробке своего собственного подсознания, куда нет доступа ордам изнывающих от наживы тварей.