В лабиринтах романа-загадки - [94]

617. У него была крупная голова вроде несколько деформированной тыквы, сильно облысевшая спереди, и вечная ироническая улыбка, упомянутые уже круглые очки, за стеклами которых виднелись изюминки маленьких детских глаз, смотревших на мир с пытливым любопытством, и широкий, как бы слегка помятый лоб с несколькими морщинами, мудрыми не по возрасту, — лоб философа, книжника, фарисея.

…И вместе с тем — нечто хитрое, даже лисье… — Ср. в мемуарах Валентины Ходасевич: «Мне не приходилось видеть его глаза злыми. Они бывали веселые, лукавые, хитрые, добрые, насмешливые. Иногда он казался таинственным, загадочным, малопонятным, отсутствующим и „себе на уме“» (Ходасевич В. Портреты словами. Очерки. М., 1987. С. 253). К. Чуковский отмечал, что его всегда «очаровывала в Исааке Эммануиловиче смесь простодушия с каким-то прелестным лукавством» (Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., 1999. С. 231).

618. Он был склонен к нравоучениям, хотя и делал их с чувством юмора, причем его губы принимали форму ижицы или, если угодно, римской пятерки. — Ср. в ТЗ о бабелевских «тонких улыбающихся губах, изогнутых ижицей, как бы готовых каждый миг раскрыться для того, чтобы медлительно произнести ядовитейшее замечание, как он любил выражаться: „Замечание из жизни“» (ТЗ. С. 389–390).

619. У меня сложилось такое впечатление, что ни ключика, ни меня он как писателей не признавал. — Автор «АМВ» не мог не читать впервые опубликованную в 1964 г. стенограмму одного из выступлений Бабеля, которое состоялось 28.9.1937 г. Отвечая на вопросы аудитории о лучших современных писателях, автор «Конармии» тогда сказал: «Высоко я очень ставлю Валентина Катаева, который, считаю, будет писать все лучше и лучше, который проделал очень правильную эволюцию, который, делаясь старше, делается серьезнее и книгу которого „Белеет парус одинокий“ я считаю необыкновенно полезной для советской литературы <…> У нас почти не умеют показать вещь, а о ней очень многословно рассказывают, причем техника ужасающая. Я лично считаю, что Валентин Катаев на подъеме и будет писать все лучше и лучше. Это одна из больших надежд <…> Мое мнение о Юрии Олеше очень высокое. Я его считаю одним из самых оригинальных и талантливых советских писателей» (О творческом пути. С. 98, 99). Ср. также со свидетельством И. Л. Лившица: «Из всех одесситов Бабель больше всех ценил В. Катаева» (Вопросы литературы. 2001. Март — Апрель. С. 205).

620. Признавая он из нас одного птицелова. — В 1925 г. И. Бабель характеризовал поэзию Э. Багрицкого следующим образом: «…плотояднейший из фламандцев. Он пахнет, как скумбрия, только что изжаренная на подсолнечном масле. Он пахнет, как уха из бычков, которую на прибрежном ароматическом песке варят малофонтанские рыбаки в двенадцатом часу июльского неудержимого дня. Багрицкий полон пурпурной влаги, как арбуз, который когда-то в юности мы разбивали с ним о тумбы (причалы) в Практической гавани у пароходов, поставленных на близкую Александрийскую линию» (Цит. по: Багрицкий Э. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 262).

621. Впрочем, он не чуждался нашего общества и снисходил до того, что иногда читал нам свои рассказы о местных бандитах и налетчиках, полные юмора и написанные на том удивительном южноновороссийском, черноморском, местами даже местечковом жаргоне, который, собственно, и сделал его знаменитым. — К. подразумевает бабелевский цикл «Одесские рассказы», открывавшийся рассказом «Король», написанным в 1921 г.

622. Манера его письма в чем-то сближалась с манерой штабс-капитана. — Ср. в мемуарах Ю. Анненкова об оценке самим И. Бабелем творчества М. Зощенко: «Однажды, в одну из наших парижских бесед на литературные темы, я спросил Бабеля, кого из современных советских писателей он считает наиболее интересным? Бабель вдруг расхохотался и произнес:

— Зощенку.

Затем совершенно серьезно и даже — с оттенком раскаяния добавил:

— Я совсем не потому засмеялся, что назвал имя Зощенки, а потому, что в моей памяти сразу всплыли некоторые вещицы Зощенки: это они вызвали мой смех» (Анненков Ю. П. Михаил Зощенко // Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. М., 2001. С. 243). Одобрительно цитировал Бабель один из юмористических рассказов Зощенко в своей речи на I съезде советских писателей в 1934 г. (см.: Бабель И. Пошлость — вот наш враг // Правда. 1934. 25 августа. С.4). Ср., однако, слова Е. Полонской в письме к Л. Лунцу от 20.05.1924: «Еще родился новый прозаик, по фамилии Бабель, весьма приятный, еврей. Серапионы его ругают, а я одобряю весьма» (Лев Лунц и «Серапионовы братья». Публ. и коммент. Г. Керна // Новый журнал. Нью-Йорк, 1966. Кн. № 83. С. 178). Критики ставили в один ряд имена Зощенко и Бабеля, анализируя популярный в то время сказ. Ср., например, в статье В. Б. Шкловского «О Зощенко и большой литературе»: «Бабеля определили как революционного писателя, взяв „Соль“ и „Письмо“ в первом плане. Зощенко определен как писатель „обывательский“, но не потому, что секретари не добрались до второго. Добрался читатель. <…> Широко пользуются сказом современные писатели для введения в свои произведения технических выражений и словесных штампов, помещенных вне своего контекста. На игре со словесными клише построена „Соль“ И. Бабеля, которая составлена из газетных, жаргонных и песенных (иногда „сказочных“) клише <…> Так же употребляет Бабель в своей книге „Конармия“ военные термины <…> Сказ должен быть рассмотрен в плане работ над поэтическим языком, а не в связи с ролью героя или маски. Более сложную работу проделывает иногда Зощенко» (Шкловский. С. 414–415, 416–417).