В кругу королев и фавориток - [3]

— Читайте, — сказал он.

Королева-мать, как всем известно, обладала умом, на редкость предрасположенным к интригам. И там, где Маргарите виделось лишь увлекательное приключение, способное удовлетворить ее желания, флорентинке почудились козни противников. Желая возбудить гнев короля, она заявила, что де Гиз действует под влиянием амбиций, с единственной целью стать в один прекрасный день мужем одной из дочерей Франции.

— Это преступное оскорбление Вашего величества! — воскликнула она.

Гвардейца охраны послали за Маргаритой, и она явилась с заспанными глазами, не понимая, в чем дело. Не успела она войти в комнату, как король и королева-мать набросились на нее. Нанося ей удары ногами и кулаками, они повалили ее на пол, обзывая «кошелкой, мешком для пожитков, чистильщицей трубок»… И тут нельзя не признать, что оскорблять подобными словами дочь короля совершенно недопустимо.

Маргарита вырвалась из их рук с окровавленным носом, распухшим лицом, растрепанными волосами и. изодранной в клочья одеждой. Вид ее был так жалок, что Екатерина перепугалась, как бы вокруг не догадались о том, что произошло, и приняла меры по восстановлению потерь с помощью компрессов и теплой воды. Мало того, она еще целый час сама зашивала порванное платье дочери.

Но если Екатерина удовлетворилась преподанным Маргарите уроком, то Карлу IX этого было мало. Он пригласил своего сводного брата, бастарда Ангулемского, и поручил ему убить герцога во время очередной охоты, намеченной на следующий день.

— Вот тебе две шпаги, — сказал он брату, — одной из которых ты заколешься сам, если завтра не убьешь Генриха де Гиза!

К счастью, Маргарита прослышала про этот дьявольский план, предупредила любовника, и тот остался дома. Несколько недель спустя, желая создать впечатление, что с этой связью покончено, она убедила герцога жениться на Екатерине Клевской, вдове принца Поркена…

Красавец Генрих согласился на эту меру предосторожности с тем большим послушанием, что втайне он уже давно был частым гостем в постели принцессы…

Во избежание повторения подобных инцидентов следовало как можно быстрее подыскать мужа Маргарите. Королева-мать подумала в связи с этим о сыне Антуана де Бурбона, молодом Генрихе Наваррском, который тогда еще не имел репутации прожженного донжуана, хотя склонность его к этому всем была известна. Жанна д`Альбре, мать Генриха, была предупреждена. Убежденная протестантка, сверхдобродетельная и подозрительная, она презирала женщин, красящих лицо, носила высокие, стоячие воротники и вечно источала какой-то прогорклый запах. Ее очень беспокоило, что придворные нравы могут испортить сына, и потому она попросила передать королеве-матери, что возражает против этого брака.

Екатерина поняла, чего опасается Жанна. Она записала ей полное кротости письмо и пригласила провести несколько дней в замке Шенонсо. «Вам не следует ничего бояться, — убеждала она несколько неуклюже, — потому что я люблю вас и не желаю вам ничего плохого».

Королева Наваррская была задета. В ответ она писала: «Я не знаю, Мадам, почему вы мне сообщаете, что хотели бы видеть моих детей и меня и что совсем не для того, чтобы причинить нам зло; извините меня, если при чтении вашего письма мне захотелось рассмеяться, потому что вы приписываете мне страх, которого никогда не имела и никогда не верила в то, что вы, по словам некоторых, едите маленьких детей…»

Видя, что переговоры не заладились, Екатерина отправила монсеньеров де Бирона и де Кенсе в Нерак с миссией уладить дело. После многих недель нелегких переговоров Жанна д`Альбре согласилась прибыть ко двору французского короля, чтобы там поговорить о будущем «наших дорогих деток».

В Шенонсо она приехала 12 февраля 1572 года. Екатерина встретила ее с преувеличенными восторгами. Но так как обе были в равной мере хитры и коварны, обсуждение вскоре стало приобретать не совсем приятный оборот. Разойдясь по вопросу о религии, они вели бесконечные споры, и каждая отстаивала свою веру с такой злобой, что то одна, то другая чувствовала себя больной. Разумеется, сектантство в гораздо большей степени было присуще Жанне д`Альбре. Она считала, что о браке не может быть и речи до тех пор, пока весь двор не обратится в протестантство.

— Но в таком случае, — возразила Екатерина, — я хочу, чтобы господин Кальвин стал католиком.

Королева Наваррская не воспринимала шутки подобного рода, и однажды вечером, чувствуя, что с нее довольно, она отправила на редкость любопытное письмо своему Генриху, который остался в Нераке: «Сын мой… Королева-мать обращается со мной по-хамски… Она только и делает, что насмехается надо мной и пересказывает другим совершенно обратное тому, что я ей говорю, и в результате все мои друзья осуждают меня, а я не знаю, как уличить ее во лжи. Например, когда я сказала королеве: „Мадам, мне сообщили, что я будто бы говорила вам то-то и то-то“, тогда а как это было сказано именно вами, она все это шумно отрицала, смеялась, мне в лицо и вела себя со мной так, что вы бы удивились моему терпению и признали бы, что я в этом превзошла Гризельду. Я уверена, что если бы вы знали, в сколь трудном положении я здесь нахожусь, вы бы прониклись ко мне сочувствием. Мне приходится терпеть крайне суровое обращение, выслушивать бессмысленные речи и издевки, вместо того чтобы они обсуждали со мной со всей серьезностью, как того заслуживает дело. Все это меня просто доконало, потому что я решила ни за что не выказывать своего возмущения, и мое терпение иначе как чудом не назовешь… Я боюсь заболеть, потому что чувствую себя очень плохо.