В кругу королев и фавориток - [12]

В Мопсе в ответ на сетования графини Лален по поводу испанской оккупации она заявила:

— Мой брат, Монсеньор герцог Анжуйскнй, вырос среди оружия и считается одним из лучших полководцев своего времени. Вы не сможете назвать ни одного принца, чья помощь могла бы быть более полезной, во-первых, из-за ее близости, а во-вторых, потому что огромное королевство, каковым является Франция, очень предано моему брату, и он смог бы оттуда черпать людей, средства и все необходимое для этой войны. Так что если бы г-н граф, ваш муж, оказал бы ему услугу, то можете не сомневаться, что и мой брат содействовал бы ему в той мере, в какой это потребуется.

И, помолчав, прибавила:

— Если бы мой брат с вашей помощью здесь обосновался, поверьте, вы бы часто меня видели, потому что у нас с ним такая дружба, какой никогда еще не было между братом и сестрой.

То была сущая правда… Мало кому приходилось встречать столь захватывающую братскую любовь.

В Намюре дон Хуан Австрийский, незаконнорожденный брат Филиппа II и губернатор Нидерландов, принял Маргариту с особым почетом. За полгода до этого он побывал инкогнито в Париже. Благодаря помощи испанского посла ему удалось проникнуть во французский двор, где в тот вечер давали бал, и не узнанным увидеть королеву Маргариту, о которой говорила вся Европа. Само собой разумеется, он в нее влюбился, хотя молнии, сверкавшие в ее взоре, его немного напугали. После бала впавший в задумчивость дон Хуан признался друзьям:

— Она обладает скорее божественной, нежели человеческой, красотой, но в то же время она создана для погибели мужчин, а не для их спасения…

Маргарита знала это и рассчитывала использовать свои опасные чары, чтобы заручиться благожелательным нейтралитетом дона Хуана в тот момент, когда герцог Анжуйский попытается совершить в стране переворот.

В Намюре она надела парчовое платье, «которое облегало ее самым бесстыднейшим образом, а декольте обнажало грудь до самых кончиков нежно-розовых сосков». Но незаконнорожденный сын Карла Пятого повел себя крайне настороженно; по его указанию были устроены пышные празднества, играли скрипки, исполнялись торжественные мессы с участием певчих, но сам он проявлял совершенно неожиданную для Маргариты сдержанность. Она была готова к тому, чтобы ответить «да», а ее ни о чем не просили. Крайне разочарованная, она двинулась дальше по пути в Спа, продолжая в каждом городе, который она проезжала, агитировать против испанцев.

— Поднимайте мятеж, — говорила она местной знати, — и призывайте на помощь герцога Анжуйского!

Результаты оказались сверх всякого ожидания. «Никогда еще ни одному дипломату не удавалось во время непрерывных увеселений и чествований справиться с поставленными перед ним задачами», — писал Б. Целлер. В результате ее деятельности очень скоро в стране начались сильнейшие волнения. В Льеже ей оказали горячий прием фламандские и немецкие сеньоры, которые устроили в ее честь грандиозные празднества. Кончилось тем, что у нее не было времени доехать до Спа, который находился в семи лье, и она приказала привозить ей целебную воду в бочках…

Все шло как нельзя лучше, когда из письма своего горячо любимого брата она узнала, что королю донесли о ее переговорах с фламандцами. Придя в неописуемую ярость, он предупредил об этом испанцев, надеясь, что они арестуют Маргариту как заговорщицу.

Когда дело касалось его сестры, Генрих III мгновенно превращался в жертву самой необузданной ревности, и потому это был первый и единственный случай, когда французский монарх хотел бы видеть дочь Франции пленницей чужестранного короля.

Насмерть перепугавшаяся Маргарита предупредила об опасности своих фрейлин, приказала им оставить на месте весь багаж, платья, подарки, украшения, драгоценности и готовиться к отъезду с минуты на минуту; затем она спешно посетила нескольких друзей, поддерживающих герцога Анжуйского, которые дали ей лошадей. Через два часа Маргарита и вся ее свита во весь опор мчались в сторону Франции.

Вечером беглянки, измученные и покрытые пылью, добрались до города Юи, находящегося в семи лье от Намюра. Едва устроились на ночлег, как по городу разнесся звук набата. Все кинулись к окнам и с ужасом увидели, как горожане, выстроившись рядами поперек улиц, нацеливают пушку на дом, где находятся беглецы. Запаниковавшие дамы подумали, что фламандцы собираются их убить, и всю ночь глаза не сомкнули. «Наутро, — пишет Маргарита в своих „Мемуарах“, — нам дали выйти на улицу, вдоль которой выстроились вооруженные люди. Отсюда мы отправились в Динан, где должны были переночевать следующую ночь и где, к несчастью, именно в этот день горожане выбрали новых бургомистров, что-то вроде консулов в Гаскони или эшевенов во Франции. По этому поводу весь город буйствовал, все были пьяны, не было ни одного знакомого магистрата, в общем, кругом царил хаос. И вдруг, увидев нас, все заволновались, побросали стаканы, начали искать оружие и в полной суматохе, вместо того чтобы открыть, стали закрывать заставы».

При виде этого войска пьяниц, надвигавшегося с глухим рычанием, дамы задрожали. Тогда Маргарита одна выступила вперед и потребовала тишины таким властным тоном, что шум сразу стих: