В краю Сорни-най - [31]

Шрифт
Интервал

На базе оленепоголовья в этих районах возможно создать специализированные оленеводческие совхозы для поставки дешевого и высококачественного оленьего мяса нефтяникам, строителям, энергетикам.

Есть необходимость расширить и совершенствовать научно-исследовательскую работу по северному оленеводству.

Решение этих вопросов даст возможность оленеводство вести на научной основе…»

«На научной основе»… Это не просто слова. И появились в статье не для красного словца, а взяты из диссертации, над которой работает Терентий Харамзин, мой друг Ай-Теранти, и вызваны думами о близком, сокровенном, жизненном.

Помню, как ездил с ним к родственникам.

Утром просыпаюсь от холода. Во рту ощущаю оленью шерсть — я укрыт шубой моей тети, лежу на мягком — оленья шкура. Над моей головой серый сумрак — это тоже шкура, гладкая, посеревшая от времени. Я рассматриваю ее. Она наклонно убегает от моего глаза, все выше и выше… Наверху я вижу синий узор. Это на связанные черные жерди наброшен лоскуток синего неба. Где я? Я в чуме.

Рядом со мной кто-то похрапывает. А, это Ай-Теранти! Головы наши лежат на одной белой парке[5]. У нас одна постель. В ногах шевелится что-то теплое. Это Питюх — собака моей тети.

У ног моих высится что-то темное, горбатое. Я вглядываюсь в серый сумрак и смутно вспоминаю вчерашнее щедрое тепло железной печки.

Вчерашний день… Он был слишком веселым. Мы вчера приехали с Ай-Теранти в чум. Наши родственники живут в одном чуме, вместе пасут оленей. Ай-Теранти давно не видел сестру с молодым мужем, а я соскучился по тете Акулине, которая была для меня няней и самым близким человеком. Бригадир Никита Рябчиков — муж моей тети, и потому оленеводы встречали нас, как своих, как самых дорогих гостей.

Вчера было слишком весело. А сегодня какая-то пустота в душе. Кажется: все в прошлом. Кажется: все в будущем. Сквозь связанные жерди смотрят на меня бледные звездочки. Греет мои ноги свернувшийся в калачик Питюх. Горбится посреди чума холодная железная печь.

«Зиуз, зиуз, зиуз!» — звенит в ушах, звенит на улице. Что это такое? Это звенят не звезды — звезды весною тихие. Это звенит не луна — она в марте мягкая. Это звенит морозный весенний снег: олени, наверно, подошли к чуму, под их копытами поет снег. Это новая для меня песня, песня каслания.

Легкий озноб прошел по спине, побежал к ногам, потом вернулся и остановился где-то около сердца. Холодно-холодно стало. Я натянул на голову шубу, стараясь надышать теплого воздуха. В это время Питюх отодвинулся от моих ног — и стало еще холоднее. Шуба была теплой, очень теплой, но и она не спасала. Отовсюду ползли струи холода. Невидимые, они подбирались к ногам, к спине, к сердцу… Я приподнял голову. Стало светлее. Вон уж вижу расшитую орнаментом шубу сестры Ай-Теранти. Под нею, наверно, укрылось все ее семейство. Где-то среди шкур в берестяной люльке спит и их малыш… А как же они — не мерзнут? Спят спокойно и дети, и взрослые. Даже не шелохнутся. А мне холодно. Может, это просто с непривычки?

Меня удивил сонный чум. Еще совсем недавно в центре пылал костер, дым которого выходил прямо в отверстие наверху. В некоторых чумах до сих пор царствует костер. Железная печь — первый признак цивилизации…

Чум спит. Люди спят. Их головы лежат словно по окружности. А сами они будто радиусы, тянущиеся от окружности к центру. У всех ноги сходятся у печки, у центра. Удивительно: ни один не лег головой к печи. Даже я и то почему-то лег, как все. Странная геометричность спящего чума немного отвлекла меня, я забыл про холод и задумался. Вот передо мной лежат люди, которые, наверняка, каждое утро испытывают такие же ощущения и не замечают их. И не философствуют. А я почему-то философствую и возмущаюсь. А они нет. Разве они не люди? Нет, они такие же, как и я, и как все. Мечтают, ненавидят, радуются, плачут, поют песни, страдают, восторгаются…

Мы с Ай-Теранти приехали к ним не с Луны, даже не из Америки. В нас течет та же кровь северян, что и у них. И слова, которые мы пролепетали впервые своим детским языком, мало чем отличались от слов этих оленеводов. И одинаковые колыбельные пели наши матери, склонившись над берестяной колыбелью. Мы — северяне. Так почему же меня возмущает этот чум, этот пронизывающий холод, это неуютное, промозглое утро?

Слышу, и Ай-Теранти о чем-то вздыхает. Неужели и он о том же? Между тем кое-кто уже встал. Тетя Акулина уже копошится у печки. Вот она берет сухие, приготовленные еще с вечера лучины. Чирк спичкой — и вспышка падающей звезды в руках у тети. Мгновение — и она держит луч солнца. Еще мгновение — трещит железная печь, через щели дверцы летят искры, и уже струится мягкое, нежное тепло, без которого чум будто холодное подземное царство. И совсем другой покажется жизнь, когда перед тобой возникнет, как в сказке, столик.

…На столике железная зеленая чашка. В ней нарезанный хлеб, сухарики, печенье. Но не это главное лакомство. Скоро на столике появляется мерзлая оленья печень. Молодой оленевод Аятов, зять Ай-Теранти, подсаживается к столику, скрестив ноги, как древний таежник. В руках у него сверкает лезвие ножа. И на чистую деревянную доску ложится тоненькими стружками мерзлая-премерзлая, вкусная-превкусная печень оленя.


Еще от автора Юван Николаевич Шесталов
Красная легенда на белом снегу

Повесть о драматических событиях, связанных с борьбой народа манси за Советскую власть.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Рекомендуем почитать
Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.


В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.


«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.


Исповедь старого солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Записки старика

Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.