В коробке - [2]

Ух, как я желала ему поражения на выборах!

Но он остался на следующий срок за счет сельских районов. Отрыв от основного соперника-оппозиционера — что-то около трех процентов. Конечно, говорили о грандиозных подтасовках, о горах испорченных бюллетеней, о том, что никакой суд не станет в этом разбираться, ведь победитель — сторонник нынешней российской власти, а его соперник — нет. Но что нам до каких-то кухонных разговоров. По газетам все давно знают, что в деревнях народ умеет ценить добро, а в городах — увы…

В деревни он, как будто, провел газ.

С деревенских собирали деньги на газификацию — для многих это были совершенно фантастические суммы. Но зато теперь не надо думать о дровах. Об этом до сих пор трубят республиканские газеты. Хотя и так все знают, что он родом из деревни, и он организовал газификацию в память о маме. Мама у него работала в колхозе, у нее было пять детей, и он — самый младшенький, любимый, всеми способами пытается теперь увековечить память о ней. Газификация деревень — только один из многих способов.

Однажды президенту приснился сон. Так, по крайней мере, гласит легенда. Ему приснилось: его мама стоит на берегу нашей реки, и почему-то в национальном костюме, в полном убранстве, красивая и молодая. Тут же, в этом сне, он понял, что мама и после смерти остается с ним, чтобы поддерживать его во всех начинаниях.

Проснувшись, президент стал думать о материнстве вообще, о том, что никто не станет любить человека так, как любила мама, и о том, что наш древний народ всегда чтил женщин-матерей, дарительниц жизни. Это отражено во множестве старых легенд.

Так, поразмыслив, он решил построить памятник своей маме. Но одновременно это должен был быть памятник материнству вообще. Огромная пустая внутри женщина в национальном костюме заранее получила имя «Мать-покровительница» — еще до того, как некий местный художник представил очередной эскиз, понравившийся, наконец, президенту, а газеты начали трубить славу тем заводам и фабрикам, на которых раньше всех догадались отдать в фонд грандиозной стройки свой дневной заработок.

По городу, между тем, гуляли слухи — то на одном, то на другом заводе рабочие, не просившие никого урезать им зарплату, обращались в суд. Но так или иначе, над городом в рекордные сроки поднялась раскинувшая руки полая внутри бронированная женщина в национальном костюме. К ней смогут теперь приходить влюбленные, она будет хранить наш город, да и всю республику с ним вместе, как хранит Бразилию статуя Христа, всем близкая по сериалам.

Мать-покровительница стала завершающим штрихом в оформлении набережной над нашим заливом, бывшим когда-то, как говорят, просто огромной лужей. Грязная лужа накрыла чуть ли не полгорода после того, как здесь неподалеку на Большой Реке построили ГЭС.

При нем грязную лужу упаковали в асфальт, бетон и мрамор, навесили мосты, по центру смонтировали фонтаны. Эскиз одного фонтана на досуге нарисовал он сам — о чем, конечно, сразу раструбили местные газеты. Талантливый человек талантлив во всем. Ладно, он еще не поет. А то был бы прямо как император Нерон. И всех бы заставляли его слушать!

Спасибо, что ты не поешь, мой президент!

И спасибо за наш прекрасный город! Он в самом деле становится все краше. Трущобы, засыпушки, фанерные дома надежно спрятаны от посторонних глаз, никто из гостей их не увидит. Разве что на фотографии в единственной оппозиционной газете, печатающейся, конечно, за границей — в соседней области — и распространявшейся здесь чуть ли не подпольно.

Одно время я там работала, в этой газете, почти без зарплаты, и при этом мне ставили в пример каких-то людей, которые готовы были писать нам совершенно даром, лишь бы довести до жителей республики все свои мысли о том, как плохо мы живем. Народ же едва сводит концы с концами — зарплаты не хватает даже на еду.

Мне тоже не хватало ни на что, и вскоре я ушла на более высокую зарплату — сюда, на завод. Теперь работа — от звонка до звонка, — и по утрам я должна вдавить себя в толпу, просачивающуюся в троллейбусную дверь. Иногда я закрываю глаза и позволяю толпе затащить себя в эту воронку. Но уже внутри, среди притиснутых вплотную чужих тел, в их запахе, в каких-то лицах близко-близко, меня охватывает ужас, тошнит, и я вырываюсь вон. Люди ломятся навстречу стеной и что-то мне говорят, а я изо всех сил работаю локтями, только бы успеть — пока не тронулся троллейбус, назад на остановку. Ух!

Ясное дело, завод не для меня. В твоих мыслях здесь должен быть только завод, завод… Коробка, в которой ты живешь, должна стать еще уже. То ли дело — на старом месте. Моей темой там были беспризорники, детские дома, брошенные старики, а дополнительно я вела женскую страницу, и молодежную страницу, и что-то еще, вдобавок, эта газета печатала мои рассказы. Про любовь. И каждый раз само собой оказывалось, что все, что я пишу, — это уже политика. Даже статьи о моде, ведь в них говорилось, как сделать что-нибудь эффектное, когда у тебя совсем нет денег!

Поэтому я думаю, что и сама вложила свою лепту в то, что город проголосовал против него. Правда, какая разница, он ведь все равно прошел на новый срок. И в городах полетели головы и главы. У нас, например, сняли мэра. И новый, свеженазначенный, долго ничем не обнаруживал своего существования, словно боясь, что его снимут за любое неверное движение. Как вдруг меня заставили сочинять ему поздравление с 50-летием. Шеф попросил написать как можно скорей — ведь надо же, забыли такую дату. Я спросила: