В конце сезона туманов - [47]
— Бейкс, моя фамилия Бейкс. — Немудрено, что доктор ошибся. Имена нынче меняют не реже сорочек.
— Конечно, — подхватил доктор. — Бейкс. Вы однажды были у меня. И кажется, не по поводу своего здоровья. Теперь я вспомнил.
Он показал Бейксу на стул и обратился к темнокожей сестре:
— Не ищите, на этого пациента не заводилась карточка.
Бейкс сел, и сестра расстегнула пиджак. Подлетел доктор, от него запахло табаком и эфиром.
— Гм-гм, где это вас угораздило?
Сестра обрезала ножницами рукав рубашки, он упал в подставленную корзину, как слинявшая змеиная кожа. Бейкс зажмурился, чтобы не видеть раны.
— Гм, глубокий порез, — с улыбкой продолжал доктор. — Сестра, придется наложить швы. Но сначала промойте.
— Несчастный случай, — начал было Бейкс, но ему тут же заткнули рот термометром. Сестра легкими и точными движениями промывала рану. Когда термометр вынули, Бейкс сказал — Нельзя ли, доктор, переговорить с вами с глазу на глаз?
— Конечно, мистер Бейкс. Как только управимся с вашей рукой, идет? — Он помахал в воздухе мотком хирургической нити. — Что вы поделывали все это время?
Доктор не дал Бейксу времени придумать ответ, тут же добавив:
— Если вам тяжело говорить, не отвечайте? Голова, поди, трещит, а?
Он бросил сестре:
— Вон как рвануло, с мясом… Местную анестезию!
— Это ночью случилось. Не мог найти врача.
— Ничего страшного. Не идти же было в «скорую помощь», к этим бюрократам, верно? — Он все время улыбался, глаза за стеклами очков смотрели как-то по-птичьи. Сестра действовала умело. В отличие от доктора она благоухала косметикой и духами.
— Ну вот и все! — воскликнул доктор, умываясь над раковиной в углу. Сестра убирала инструменты. Вернувшись к Бейксу с полотенцем в руках, доктор спросил с лучистой улыбкой:
— Нет такого ощущения, будто рука затекла? Это от наркоза. Я дам вам таблетки на случай, если поднимется температура. Несколько дней придется посидеть дома. — Доктор повернулся к сестре. — Вскипятите-ка нам чайку.
Сестра ушла на другую половину дома, а доктор присел за письменный стол, улыбаясь Бейксу поверх ящичков с историями болезней, бланков для рецептов, аппарата для измерения кровяного давления.
— Вы обязаны сообщать в полицию о несчастных случаях? — спросил Бейкс, желая оградить доктора от возможных неприятностей. Рука была как чужая.
— Обычно я это делаю. — Он протянул Бейксу раскрытый портсигар и зажигалку. Оба закурили, дым заслонил их друг от друга.
— Вот как все произошло, — пустился в объяснения Бейкс, но доктор, разогнав дым пухлой ладошкой, закричал в образовавшийся просвет:
— Мистер Бейкс, я могу отличить огнестрельную рану от других, даже если задета только мякоть, хотя ко мне с такими ранениями обращаются не часто. Полиция?
Бейкс кивнул.
— Я так и думал! В стране творится что-то — это ясно каждому. По закону я обязан сообщать о подозрительных ранах, ну и так далее.
— И вы подчинитесь закону?
Доктор стряхнул пепел с сигареты и подошел к Бейксу.
— Лишь те законы обязательны для граждан, в обсуждении которых им позволили принять участие. Если законы нам навязаны, тогда совсем другое дело… — Он помолчал и снова опустился в кресло. — Но даже в том случае, когда не участвуешь в принятии закона, необходимо спросить себя: кого этот закон защищает? Если он карает преступника, убийцу, насильника, я на стороне правосудия. Но если закон несправедлив, преследует тех, кто борется за справедливость, — я не обязан поддерживать его. Власти поставили нас перед необходимостью такого подхода. В нашей стране что-то происходит, мистер Бейкс. Находятся смельчаки, бросающие вызов царящему всюду произволу. Может, и я ждал случая внести свою скромную лепту.
На его лице засверкала торжествующая улыбка. Казалось, доктор давно вынашивал эту проповедь.
— Ну вот, я облегчил душу, теперь не грех и подкрепиться. Сейчас нам принесут чай. Извините, что заставил вас выслушивать мои инфантильные рассуждения.
— Доктор, вы идете на риск, мы умеем ценить это.
— Риск? — ухмыльнулся доктор. — Может быть. Я вспомнил молодость. В студенческие годы мы обожали подобные приключения.
Он стремительно встал и, обогнув стол, подошел к шкафу.
— Позвольте мне оказать вам еще одну небольшую услугу…
На багровом небе за домами предместья медленно догорал поздний закат. Над городом вспыхнуло неоновое зарево, как пожар после воздушного налета. У кассы кинотеатра для цветных выстроилась очередь, на кромке тротуара сидел пьяный. В субботу вечером все отправляются в кино, это время веселья и развлечений.
«Заявление шефа безопасности по поводу листовок», — кричали заголовки вечерней газеты. Бейкс купил ее у мальчишки в грязной майке. Он прошагал мимо очереди у кассы и поравнялся со входом, где на треножнике был выставлен плакатик: «Для детей до шестнадцати лет и цветных». В мешковатом твидовом пиджаке Бейкс ничем не отличался от других молодых людей, слонявшихся у кинотеатра. Этот пиджак дал ему доктор.
— Жена собирает одежду для благотворительных базаров, — объяснил доктор, доставая пиджак из шкафа и размахивая им, как матадор мулетой. — Вам он будет почти впору. Один из пациентов привез его жене, берите — никто не хватится.
Переходя от рассказа к рассказу, от одной литературы к другой, читатель как бы совершит путешествие по странам Черной Африки — по той части континента, которая начинается от южных границ Сахары и тянется до самого юга.Название «Африканская новелла» не должно затушевывать границы литератур, смазывать тот факт, что в сборнике их представлено несколько, равно как и то, что у каждой, как и у народов, где эти литературы складываются, своя история; своя судьба, и отсюда — своеобразие художественного творчества.Впрочем, новеллы, отобранные в сборник, — большей частью лучшее из того, что публиковалось в последние годы, — отображают эту специфику.
Повесть «И нитка, втрое скрученная…» написана южноафриканским писателем Алексом Ла Гумой в заточении — с декабря 1962 года писатель находится под круглосуточным домашним арестом по так называемому закону о саботаже, предусматривающему физическую и духовную изоляцию ведущих противников правительства Фервурда. Книги Ла Гумы запрещены в ЮАР.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.