В конце этапа - [2]

Вступив во второй зал, она с удивлением обнаружила в нем, помимо новой серии полотен с голыми столами и силуэтом человека, картины на другие сюжеты: одиноко стоящий телефон, некую пару. Она осмотрела их также, но как бы скользя по ним взглядом, ибо притягательность дома со столами в пустых комнатах была настолько мощной, что остальные картины воспринимались как нечто вспомогательное, орнаментальное, как если бы речь шла не о музее, а о картинках, развешанных в доме с декоративной целью. Ей было приятно ощутить себя, испытать томное блаженство, отдавшись волнам воображения, нехитрым бесам полуденной жары. Она вернулась в первый зал, чтобы удостовериться, что ее не подвела память, однако оказалось, что на одной из картин на столе, о котором она вдруг вспомнила и который считала пустым, была ваза с кистями. Голым же стол был на картине, висевшей на противоположной стене, и Диана пристально в нее вгляделась, пытаясь рассмотреть сквозь открытую дверь, в глубине, то ли край камина, то ли еще одну дверь. У нее уже не оставалось сомнений, что все эти комнаты относились к одному и тому же дому, напоминая бесконечный ряд автопортретов, в которых художник не без удовольствия познает самого себя — кто знает, не в этом ли самом человеке в черном (на одной из картин — в длинном плаще), упорно поворачивающемся спиной к гостю, пожалуй незваному, просто заплатившему за вход и блуждающему по пустым комнатам.

Она снова вернулась во второй зал и направилась к закрытой двери, которая вела в следующий. Любезный и одновременно смущенный голос заставил ее обернуться: хранитель в униформе — бедняга, в такую-то жару — сообщал ей, что музей в полдень закрывается, однако в полчетвертого снова откроется.

— А много еще осталось? — спросила Диана, в которой вдруг проснулась антипатия к музеям: отяжелели глаза, переевшие впечатлений и отторгающие новые.

— Нет, сеньорита, всего один зал. Да и там — только одна картина, так как художник хотел, чтобы она висела одна. Хотите ее увидеть? Я могу обождать.

Глупо было отказываться, Диана прекрасно это понимала, когда сказала, что не хочет, и они обменялись шутками о ланче, который имеет обыкновение остывать, если опаздываешь. «Нового билета можете не покупать, — сказал ей хранитель, — я вас запомнил». На улице, прожигаемая насквозь отвесно падавшими лучами, она мысленно выругалась: не до такой же степени надо было заинтересоваться гиперреализмом, или чем там еще был этот неведомый художник, надо было взять с разбегу и эту последнюю картину, наверное, лучшую. Но нет, художник выделил ее из остальных, тем самым подчеркнув, что она чем-то отличалась, быть может, была выполнена в другой манере или в другое время, стоило ли разрушать ощущение полноты и непроницаемости, в которое она погружалась. Уж лучше было вообще не входить в этот последний зал, не поддаваться добропорядочной одержимости туристов, убогой страсти досматривать музеи до конца. Вдалеке она увидела кафе и подумала, что пора бы и поесть, она не была голодна, но всегда, когда она путешествовала с Орландо, полдень был для Орландо поворотным моментом, и церемония ланча таинственным образом освящала превращение утра в день — в это мгновение Орландо отказывался продолжать путь, сворачивая в ближайшее кафе. Однако голода она не испытывала, а воспоминания об Орландо приглушались; пойти в противоположном кафе направлении не означало бунта или измены ритуалу. Ничто не мешало вспоминать о чем угодно, отдаться инерции бесцельной прогулки, да и смутным воспоминаниям о том лете, проведенном с Орландо в горах: о пляже, который, пожалуй что колдовским образом, вновь давал о себе знать палящими лучами, прожигавшими спину и затылок; об Орландо на пляже, продуваемом соленым ветром; и о ней самой, плутавшей тем временем по безымянным и безлюдным улочкам, рассеянно глядя на открытые ворота причудливой формы, с тайным умыслом обнажившими дворики, колодцы со свежей водой, глицинии и дремавших на камнях кошек. И вновь ей почудилось, что не она осматривала городок, а он ощупывал ее взглядом, что брусчатка дороги тихо скользила назад, как бы сворачивая в прошлое, что она где-то застыла, а все окружающее проплывало за спину, будь то жизнь или бог знает какой городок. Перед ней была маленькая площадь с двумя убогими скамейками, еще одна улочка, за нею поля и дворики с весьма условными изгородями, бездонное одиночество полудня, безжалостного к теням и к времени. В казавшемся заброшенным дворике не было деревьев, и ничто не мешало вглядеться в широко открытую дверь старого дома. Не решаясь поверить, Диана смутно различила в полумраке ту самую галерею с одной из картин музея, оказавшись при этом как бы по ту сторону картины, вне дома, в то время как прежде она, находясь в доме, смотрела наружу. Если чему и стоило удивляться, так это удивительной легкости, с какой она не колеблясь вступила в дворик и подошла к двери: в конце концов, почему бы и нет, если за билет она заплатила, если некому было ее остановить, когда она пересекала дворик, входила в двойные открытые двери, проходила по галерее, ведущей в первую пустую комнату, в окно которой беспрепятственно проникал золотящийся ярый луч, что, расколовшись о стену, очерчивал контуры голого стола и единственного стула.