В когтях ястреба - [31]

На этом, собственно говоря, неприятности моррона в то утро и закончились. Еще до полудня он вернулся к не обнаруженному никем тайнику и, забрав золото, отправился обратно в квартал Рэбара, где снял на два дня небольшую, но довольно уютную комнатку. Выбор места временного пристанища был обусловлен сразу тремя причинами. Во-первых, жилье в небогатом, но приличном квартале соответствовало его положению. Небогатые дворяне, прибывавшие на несколько дней в Вендерфорт, останавливались именно здесь. Казенные дела или хлопоты о наследстве заставляли их часто посещать Городскую Управу, находившуюся по соседству в квартале Виндра, да и до центра города отсюда было недалеко. Всего четверть часа неспешной пешей прогулки, и приезжий уже на площади перед храмом Мината, еще столько же, и он достиг площади Доблести, где находились особняки аристократов и прекрасные ресторации для знатных господ, «случайное» знакомство с которыми за бокалом вина бывает весьма полезным. Во-вторых, в домах по соседству жили семейства стражников, начиная от домочадцев сержантов и заканчивая родней низших офицерских чинов. Здесь он мог спокойно припрятать под кроватью мешок и не тревожиться, что в его отсутствие заявится вор. Городские преступники предпочитали лишний раз не докучать страже и появлялись вблизи от их домов крайне редко. И, в-третьих, никто бы не додумался, что разыскиваемый убийца поселится именно здесь, под самым носом у ищеек, до сих пор так и не взявших его след.

Полдень только прошел, до вечера было еще далеко, и моррон пока не знал, чем заняться, ведь он собирался проникнуть в родительский дом, а сделать это, скорее всего, ему пришлось бы тайно, под покровом ночи, следовательно, выходить на разведку следовало вечером, никак не раньше часов пяти. Пары часов моррону потребовалось бы, чтобы изучить окрестности и узнать в центре города, что изменилось за годы его отсутствия, затем не мешало бы посетить ресторации и послушать сплетни да слухи, а уж потом приступать к главному делу, по возможности не наживая новых врагов и не попадая в очередные неприятные истории.

Несколько часов Штелер мог провести развалившись на кровати, и барон не преминул воспользоваться этой возможностью, тем более что тем самым он совмещал приятное с полезным, надеясь не только отдохнуть после утомительного похода по лавкам да мастерским, но и досмотреть загадочный сон, посылаемый ему неизвестно кем и непонятно зачем.

* * *

Сны – словно кошки. Они лезут на руки к человеку в самый неподходящий момент и настойчиво требуют от хозяев внимания. Однако стоит лишь самому взять домашнего любимца на руки, как он, а еще сильнее она, тут же начинает вырываться, царапаясь острыми коготками, издает жалобные скрипучие звуки, отдаленно напоминающие мяуканье, и всем своим видом показывает, что не потерпит возмутительного насилия над ее кошачьей личностью. Как бы вы крепко ни держали своенравное существо, но оно все равно выждет подходящий момент и вырвется из рук, оставив на прощание кровавые отметины от мелких, но очень острых коготков. Самое поразительное, что в действительности никакая свобода кошкам и не нужна. Убежав от вас, питомец прячется в укромный уголок под кроватью и оттуда следит за вами, терпеливо ожидая, когда же вы займетесь делом и он сможет запрыгнуть вам на руки. Вот так же противно ведут себя и сны: они приходят, не спросив на то разрешения, но принципиально игнорируют ваше желание их увидеть.

Моррон основательно подошел к процедуре быстрого погружения в сладкую негу забытья. Он сделал все возможное, чтобы желанное видение пришло как можно быстрее. Разделся догола, предварительно заперев на засов дверь своей комнаты, вылил на себя два кувшина прохладной воды, чтобы освежить настрадавшуюся под слоем грязи кожу, а затем, осушив одним залпом полграфина довольно сносного вина, занырнул в кровать, устроился поудобнее и накрылся мягким, пахнущим свежестью лесных трав одеялом. Желанная дрема наступила уже через пару минут, а вот сон не пожаловал, точнее, барон увидел совсем не то, на что он рассчитывал:

ОНА не вышла, а ворвалась на сцену, обрушилась на зал бурной лавиной страстного до безумства танца. Прекрасная женщина, под стать богине, обворожительная танцовщица тридцати – тридцати пяти лет мгновенно пленила всех и каждого, зачаровала, околдовала и заставила притихнуть. Ее длинные белые прямые волосы жили собственной жизнью, гармонично дополняя и усиливая эффект ритмичных движений стройного гибкого тела, красоте и правильности форм которого позавидовала бы любая женщина. Свободное, полупрозрачное и нарочито простое красно-черное платье необычайно удачно сочеталось с белизной ее кожи и волос.

Зрелище парализовало, оно намертво приковывало к себе взгляд и не позволяло собравшимся думать ни о чем другом. Музыка была всего лишь невзрачным дополнением к чарующей красоте довольно простых, но импульсивных и страстных движений. Порой она даже мешала, не поспевая, не выдерживая сумасшедшего ритма пляски. Женщина не танцевала, она даже не говорила с залом на языке движений, она просто жила, повинуясь страсти и идущим из самого сердца эмоциям. Она то страдала, то радовалась, то держалась надменно, как герцогиня, то походила на развеселившуюся деревенскую простушку. Резкие контрасты, сочетание несочетаемого, энергия, боль, сила, страсть, немощь и страдания – все так перемешалось внутри одного короткого танца… Но вот музыка прекратилась, светловолосая красавица остановилась, повернулась к Штелеру прекрасным личиком и, одарив его презрительной и в то же время надменной ухмылкой, произнесла всего одно слово: «Ничтожество». Оно прозвучало как приговор, как команда «Пли!» – последнее, что слышит расстреливаемый.