В когтях энтропии - [12]

— Полмиллиона?

— Полмиллиона.

— Вы же знаете, что у меня таких денег нет.

— Давайте не будем тратить время впустую, мистер Костакис. У вас есть имущество, которое примут в качестве обеспечения. Возьмите деньги под залог. Для вас это не составит труда.

— Теперь можно приступать, — говорит он и приказывает письменному столу: — Свяжись с Ниссенсоном.

— Прежде позвольте мне прояснить кое-что для себя, — говорит Костакис. — Этот человек увидит все, что есть в моем сознании? Получит доступ ко всем моим секретам?

— Нет, Нет. Я очень тщательно фильтрую связь. До него дойдет исключительно суть той проблемы, которой он должен заняться. А до вас — исключительно его ответ.

— А если он не найдет ответа?

— Найдет.

— А если он впоследствии использует то, что узнает, в своих интересах?

— Он связан обязательствами, — отвечает Скейн. — Никакого риска. Давайте приступать. Смелее!

— Скейн? Скейн? Скейн? Скейн?

Поднимается ветер. Летящий наверху песок пятнает серое небо. Скейн выбирается из ямы и ложится на краю, тяжело дыша. Человек с лицом-черепом помогает ему встать.

Эту серию образов Скейн видел сотни раз.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает человек с ли цом — черепом.

— Странно. Хорошо. Голова такая ясная!

— У вас был контакт?

— О да! Да.

— И?

— Думаю, я исцелился, — удивленно говорит Скейн. — Моя сила вернулась. Прежде я чувствовал себя каким-то… обрубленным. Какая-то мини-версия самого себя. А теперь… А теперь…

Он позволяет щупальцу сознания выскользнуть наружу и коснуться разума человека с лицом-черепом. Однако проникнуть внутрь не может.

— Вы тоже коммуникатор? — потрясенно спрашивает Скейн.

— В каком-то смысле. Я чувствую ваше прикосновение. Вам лучше?

— Гораздо лучше. Гораздо. Гораздо.

— Как я и говорил. Вы получаете второй шанс, Скейн. Ваш дар вернулся. Благодаря нашему другу в этой яме. Им нравится быть полезными.

— Скейн? Скейн? Скейн? Скейн?

Мы воспринимаем время как текучее и неразрывное. Проблема в том, как примирить между собой эти концепции. С чисто формальной точки зрения никаких трудностей здесь нет, поскольку эти свойства можно примирить средствами концепции сукцессивности[23]. Каждое устройство измерения времени имеет эту характерную черту текучей неразрывности: час течет, пока он продолжается, и столько, сколько продолжается. Следовательно, его текучесть идентична его длительности. С этой точки зрения, время истекает, но его течение длится.

На ранних стадиях своей болезни во время скачков в будущее он переживал огромное множество всяких сцен. Он видел себя у особняка девятнадцатого столетия, в дюжине адвокатских контор, в отелях, терминалах, космических кораблях; видел себя обсуждающим природу времени с человеком с лицом-черепом, колеблющимся на краю ямы, вылезающим оттуда после исцеления, скитающимся по разным мирам в поисках «правильного» мира с фиолетовым песком и деревьями с голубыми листьями. По мере того как шло время, большинство этих сцен должным образом вливались в поток настоящего; он действительно оказывается у того особняка, действительно бывал в этих отелях и терминалах, действительно скитался по «неправильным» мирам. Сейчас, когда он приближался к Аббонданце-VI, скачков в прошлое было огромное множество, а скачков в будущее относительно мало, и последние ограничивались небольшим отрезком времени: охватывали приземление на Аббонданце-VI, первую встречу с человеком с лицом-черепом, прогулку к яме и появление оттуда уже исцелившимся. Дальше никогда ничего не было. Может, на Аббонданце-VI его время истечет?

Корабль приземлился на Аббонданце-VI на полдня раньше расписания. Пришлось пройти обычную процедуру дезинфекции, во время которой Скейн сидел в своей каюте, считая минуты перед освобождением. Странно, но его не покидала уверенность, что в этом мире он найдет человека с лицом-черепом и добрую амебу. Конечно, такое ощущение уже возникало у него прежде, когда он покидал космические корабли на других планетах того же колорита — и ошибался. Однако сейчас эта уверенность была так сильна, что воспринималась как нечто новое. Он не сомневался, что его поиски закончатся здесь.

— Высадка начинается, — объявляет громкоговоритель.

Скейн стоит в очереди покидающих корабль пассажиров. Другие улыбаются, обнимаются, перешептываются; во время полета они обрели друзей или даже возлюбленных. Он в стороне. Никто не говорит ему «до свидания». Он выходит в ярко освещенный терминал, огромный стеклянный куб, один к одному похожий на другие терминалы, разбросанные по тысячам миров, до которых добрался человек. Почти как в Чикаго, Йоханнесбурге или Бейруте: те же носильщики, служба бронирования, таможенники, агенты отелей, водители такси, гиды. Зараза однообразия охватила всю вселенную. Скейн проходит таможенный досмотр, и на него обрушивается вал предложений. Чего он хочет — такси, номер в отеле, женщину, мужчину, гида, частный дом, слугу, билет на Аббонданцу-VII, личный автомобиль, переводчика, банк, телефон? Эта суета забрасывает Скейна в три последовательные десятисекундные фуги, все в прошлое; он видит дождливый день на острове Огненная Земля, устанавливает связь, чтобы помочь создателю небесных спектаклей усовершенствовать сюжет последней феерии, и прикладывает ладонь к кубу, чтобы продиктовать условия контракта с Николасом Костакисом. Потом Костакис тает, снова появляется терминал, и Скейн чувствует, как кто-то берет его за руку. Костлявые пальцы болезненно впиваются в тело. Это человек с лицом-черепом.