В клетке - [23]

— На окраине квартиры дешевле. Я ведь живу с матерью. Нам нужны комнаты попросторнее; и притом есть одно определенное место, которое удобно мне по особым соображениям.

Он задумался:

— А где же это?

— О, вам это совсем не по дороге. У вас не хватит времени ехать так далеко.

— Но я же вам сказал, что приеду куда угодно. Вы что, мне не верите?

— Да, раз-другой. А потом увидите, что вам это не подходит.

Он курил и думал; чуть потянувшись и выставив вперед ноги, постарался устроиться поудобнее.

— Да, да, я верю всему, что вы говорите. Я все принимаю, в этом есть что-то необыкновенное.

Ее, разумеется, поразило — и к чувству этому почти не примешивалось никакой горечи, — что, позволив себе вести себя с ним так, как будто он был ее давним другом, стараясь все для него уладить и оказать ему то единственное благодеяние, какое ей было под силу, она становится в его глазах необыкновенной.

— Не уезжайте, не уезжайте! — продолжал он. — Мне будет так ужасно вас не хватать!

— Так, выходит, с вашей стороны это вполне определенная просьба? — О, как ей хотелось, чтобы к словам ее не примешивалось никакой жесткости, чтобы это не походило на то, что она торгуется с ним! Ей это должно было достаться совсем легко, ибо, в сущности, что же она от всего этого выгадывала? И прежде, чем он успел ответить, она добавила: — Уж если говорить все до конца, то я должна вам сказать, что в работе у Кокера кое-что особенно меня привлекает. Туда приходят все люди вашего круга. Мне нравятся все эти ужасы.

— Ужасы?

— Те, которые вы все — вы знаете, кого я имею в виду: ваше общество — выкладываете передо мной с такой безучастностью, как будто я не человек, а просто почтовый ящик.

Слова эти привели его в большое волнение:

— Но ведь они же не знают!

— Не знают того, что я не дура? Ну конечно, нет, откуда же им знать?

— Да, в самом дел®, откуда! — сочувственно подтвердил капитан. — Но, может быть, все-таки «ужасы» чересчур уж сильное слово?

— То, что делаете вы, как раз и есть это чересчур! — выпалила вдруг девушка.

— То, что делаю я?

— Ваше сумасбродство, ваш эгоизм, ваша безнравственность, ваши преступления, — продолжала она, не замечая, как он переменился в лице.

— Подумать только! — Лицо это выражало величайшее изумление.

— Говорю вам, они нравятся мне, я попросту упиваюсь ими. Только не будем больше к этому возвращаться, — спокойно продолжала она, — ведь единственное, что достается на мою долю, это невинное удовольствие от того, что я что-то знаю. Знаю, знаю, знаю!.. — вкрадчиво прошептала она.

— Да, так ведь оно и было у нас с вами, — ответил он уже гораздо свободнее и проще.

Этой простотой его она могла насладиться сполна в тишине, когда оба они умолкли.

— Если я останусь потому, что вы этого захотели — а я, пожалуй, способна это сделать, — есть две или три вещи, которые, по-моему, вам следовало бы помнить. Одна — это то, что иногда я просиживаю там и дни, и недели, а вы не появляетесь ни разу.

— Верьте, я буду приходить теперь каждый день! — воскликнул он.

В эту минуту ей хотелось положить свою руку так, как незадолго до того положил он, но она удержала себя; было заметно, что он поразился той умиротворенности, с какою она сказала:

— Вы же не сможете! Вы же не сможете!

И совершенно очевидно было, что ему надо только вглядеться в неуклюже шевелившуюся вокруг них тьму, чтобы увидеть, что он и действительно бы не смог; и в это мгновение от одного его молчания все, что они не решались назвать своими именами, присутствие людей, вокруг которых все время петляли их мысли, сделалось как бы частью безмолвного их общения, утвердившейся меж ними нерасторжимой связи. Все было так, как если бы, какие-то минуты сидя рядом, они увидели все это друг у друга в глазах, увидели так много, что им совершенно незачем было обращать это в звучащую речь.

— Вы в опасности, в опасности!.. — Голос ее дрожал, и ей оставалось только снова погрузиться в молчание.

В эту минуту он опять откинулся назад, не проронив ни слова, и лицо его приняло еще более странное выражение. Оно сделалось до того странным, что спустя несколько мгновений девушка вскочила с места. Она стояла теперь так, как будто разговор их уже окончен и он просто сидит и на нее смотрит. Все было так, как будто появление третьего лица, которое они вдруг ввели, заставляло их обоих быть теперь особенно осторожными, и единственным, что он мог наконец вымолвить, было:

— Вот так-то!

— Вот так-то! — столь же сдержанно повторила девушка. Он сидел неподвижно, и она добавила: — Я вас не оставлю. Прощайте.

— Прощайте? — переспросил он с какой-то мольбой, но не сделав при этом ни одного движения.

— Я не очень-то знаю, как все будет, но я вас не оставлю, — повторила она. — Ну что ж. Прощайте.

Он мгновенно выпрямился, швырнул в сторону сигарету. Лицо его горело.

— Послушайте… послушайте!

— Нет, не надо; я должна вас сейчас оставить, — продолжала она, как будто не слыша его слов.

— Послушайте… послушайте! — Он попытался снова взять ее за руку, не поднимаясь, однако, с места.

Но жест его окончательно все решил: в конце концов, ведь это было не лучше, чем если бы он пригласил ее на ужин.