В Китае-I. В Китае-II - [5]

Патен открыл чемоданчик и добросовестно перечислил

— Две репродукции Милле, словарь, статуэтка Родена, несколько банок консервов, полосатая футболка и три предмета женского туалета.

Коллега остался доволен. Он проверил, достаточно ли хорошо Патен владеет китайским, вручил ему конверт с деньгами и железнодорожным билетом, после чего Патен тактично встал и, не задавая вопросов, удалился. Он направился на вокзал, не обращая внимания ни на что, кроме необходимых ориентиров, не потому, что очень спешил, — просто в нем начисто отсутствовало любопытство, и такое поведение было естественным и неосознанным.

Дорога заняла целый день, но Патен не очень скучал и коротал время, прилежно считая и пересчитывая пятна на полу купе. Наконец он прибыл в поселок, где должен был проводить исследование рынка. Патен понимал, что ему поручили это важное дело просто потому, что волею случая он когда-то выучил китайский (в то время он подыскивал себе жену, и ему сказали, что наиболее прочными оказываются знакомства, завязанные на вечерних курсах восточных языков, а уж потом, женившись, он продолжал посещать занятия из усердия), — а вовсе не из-за каких-то особых его способностей; в фирме, как он прекрасно знал, его считали посредственностью, работником небесполезным, но и не слишком нужным, точно так же судил о себе он сам, и не без гордости. Ведь если, ценя не слишком высоко, его все же держали, если, хоть и со вздохом, но давали ему серьезные задания, значит, полагал Патен, он сумел сделать так, что фирма стала нуждаться в сотрудниках, без которых могла бы и обойтись, — их можно сколько угодно пинать, ругать и унижать, не боясь, что однажды ничтожное создание вдруг поднимет на тебя взгляд, и ты в нем что-нибудь такое увидишь, а потом будешь мучиться от стыда или жалости. Патен точно знал уж он-то ни при каких обстоятельствах не вызовет жалости и никому в голову не придет восхищаться тем, что у него нет эмоций, или уважать его за это. «Я почти не человек», — шептал порой про себя Патен, дивясь собственному равнодушию, безропотности и тому, что единственной радостью его спокойного существования была минута, когда он, придя на службу, благоговейно здоровался с начальником, который не удостаивал его ответом, тогда как его сослуживцы — и он это знал — получали от жизни массу других, самых разнообразных и удивительных удовольствий. «Да, я не человек, — думал Патен, — но мне хорошо, так есть ли кто-нибудь счастливей меня»

С вокзала он пошел прямиком к единственной в поселке гостинице; стояла влажная изнурительная жара, хотя час был поздний и уже стемнело. Почему-то ему казалось, что он попал в знакомые места; по сторонам он не глядел и потому увидеть и узнать ничего не мог, маленькие улочки были тихи и безлюдны, однако у него было чувство, что за ним со всех сторон внимательно следит множество незримых глаз, как будто он вернулся домой издалека и потому возбуждает любопытство соседей. Патену стало слегка не по себе, он ускорил шаг и вскоре, задыхаясь, переступил порог гостиницы. Внизу, в столовой, он сел за длинный, освещенный новенькой неоновой лампой стол. В маленьком зале было пусто, стояли пластиковые столы, тоже совсем новые, и стулья ядовито-зеленого цвета, окон не было, дверь без стёкол, так что не поймешь, день или ночь на дворе. Патен уселся поудобнее. Он шумно отдувался, стыдясь сам себя, но что уж поделаешь! Глухие стены, теснота, аляповатость — все это действовало подавляюще. Патен сидел в оцепенении. Из смежного помещения вышла и, увидев Патена, резко остановилась женщина. Она в замешательстве молчала, Патен же насупился, стараясь придать своему взгляду достоинство и суровость.

— Я хотел бы поужинать, — хмуро проговорил он.

Он изнывал от жары, духоты, обильного пота — волосы липли к голове, рубашка — к телу. Стиснув на столе кулак, свирепо сверкая глазами, он желал показать этой женщине, что так клиентов не принимают. Однако скоро сам утомился, потупился и снова впал в вежливую безучастность. Женщина очнулась, вышла из зала. Патен разглядывал гладкую поверхность стола, свои лениво шевелящиеся на ней пальцы и смутно припоминал, что где-то еще был точно такой же стол, может быть, у него на кухне, но где же он его покупал Он стал вполголоса перечислять все известные ему магазины, пытаясь сообразить, в котором из них и за какую цену сделал это приобретение. К нему снова подошла женщина, кажется, уже другая, помоложе; говорить с ней не было надобности, поэтому Патен не потрудился взглянуть на нее; она помаячила где-то сбоку и прервала его раздумья и созерцание стола, бесшумно поставив перед ним миску лапши в бульоне. Патен поблагодарил, не поднимая головы. Он погрузился в процесс еды и едва замечал робко снующие вокруг него тени две китаянки входили, выходили, подавали ему рис, говядину, пиво. Он каждый раз говорил «спасибо», а если оно плохо выговаривалось, то повторял еще раз. На секунду он подумал, что надо бы посмотреть женщинам в лицо, чтобы продемонстрировать свое доброе отношение и подготовить почву для завтрашней работы, но отмахнулся от этой мысли пока сойдет и так, успеет еще наглядеться на них и наговориться с ними, по возможности не отводя глаз.