В каждом сердце – дверь - [19]

– И как? – спросила Нэнси. – Были приключения?

– Конечно, – невесело сказала Джек. – И даже с жизнью расставаться не пришлось. Во всяком случае, не совсем. Но все изменилось. Теперь уже я стала умной. Доктор Блик научил меня всему, что знал о человеческом теле, о методах рекомбинирования и реанимации тканей. Он сказал, что я лучшая из всех учеников, какие у него были. У меня оказались исключительно талантливые руки. – Она взглянула на свои пальцы, будто видела их в первый раз. – А Джилл выбрала другой путь. Мир, в который мы попали, был… почти феодальным – деревни, пустоши, протектораты, и каждым правил свой господин или госпожа. Наш Господин был вампиром – старый, несколько веков прожил, и он любил маленьких девочек… да нет, не в этом смысле! Ничего непристойного. Для него даже доктор Блик, и тот был ребенком, а Господин был не из тех, кого привлекают дети в этом смысле. Но чтобы жить, ему нужна была кровь. Он наобещал Джилл всякого разного. Сказал, что когда-нибудь она станет его дочерью и будет править вместе с ним. Наверное, именно поэтому о нас так заботились. Когда крестьяне пошли на штурм замка, он отправил сестру прятаться ко мне в лабораторию. Доктор Блик сказал… он сказал, что нам слишком опасно тут оставаться, и открыл дверь. Мы обе не хотели уходить, но я понимала, что это необходимо. Я дала слово, что стану ученой во что бы то ни стало и что когда-нибудь найду дорогу и вернусь к нему. А Джилл… ему пришлось ее усыпить, иначе с ней было не справиться. Мы снова оказались в том же старом сундуке. Крышка была полуоткрыта, и лестница исчезла. С тех пор я ищу формулу, которая откроет нам обеим путь обратно.

Нэнси негромко, понимающе вздохнула.

Джек снова улыбнулась той же кривой улыбкой.

– Когда проживешь пять лет в учениках у сумасшедшего ученого, начинаешь смотреть на мир по-другому. Я знаю, Кейда злит то, что ему пришлось повторно проходить через половое созревание – он считает, что это несправедливо, и, наверное, для него это так. Гендерная дисфория – это пытка. Но я бы хотела, чтобы нам предложили остаться на таких же условиях. Нам было по двенадцать, когда мы залезли в тот сундук, и семнадцать, когда мы из него вылезли. Может быть, мы еще сумели бы приспособиться к этому глупому, разноцветному, зашоренному миру, если бы проснулись разом от одного и того же сна, и нас бы сразу отправили в школу. Но все было не так – мы кое-как спустились по лестнице и увидели, что за столом с родителями сидит наш четырехлетний брат, которому они всю жизнь говорили, что мы умерли. Не пропали, нет. В этом есть что-то неприличное. А нарушать приличия нам строго-настрого запрещалось.

– Давно вы здесь? – спросила Нэнси.

– Почти год, – ответила Джек. – Милые мамочка с папочкой посадили нас в автобус и отправили в интернат – не прошло и месяца с того дня, как мы вернулись домой. Решили, что нам не место под одной крышей с их ненаглядным мальчиком: он-то никогда не рассказывал жуткие истории о том, как молния змеей скользит по небу, ударяет в прекрасное тело мертвеца, и электрический шок возвращает его в мир живых. – Глаза у нее стали мягкими, мечтательными. – Видимо, там действовали какие-то другие законы. Все было по науке, но наука была как магия. Там никто не спрашивал, можно ли сделать то-то или то-то. Речь шла только о том, нужно ли это делать, и ответ всегда, всегда был один – «да».

Кто-то постучал в дверь. Нэнси и Джек разом обернулись и увидели Кейда – он просунул голову в комнату.

– Толпа в основном рассеялась, но я все-таки должен спросить: Джек, это ты убила Суми?

– Я не обижаюсь, что ты меня подозреваешь, но неужели ты думаешь, что я стану убивать из-за пары рук? Вот это обидно, – сказала Джек. Она фыркнула и расправила плечи. Вид у нее вдруг стал надменный, и Нэнси поняла, что манера Джек разговаривать свысока была по большей части напускной: это был ее способ держать остальной мир на некотором расстоянии. – Если бы я убила Суми, тела никто бы не нашел. Я бы каждую его часть использовала с толком, а люди еще много лет гадали бы, сумела ли она наконец открыть дверь в свою Карамельную страну. Увы, ее убила не я.

– Она называла ее Конфетной страной, а не Карамельной, но мысль понятна. – Кейд вошел в комнату. – Серафина с Лориэль утащили Джилл в какое-то укромное местечко, пока все не успокоятся. Нам велено сидеть по своим комнатам и не попадаться на глаза, пока Элеанор вызывает коронера из города.

Нэнси напряглась.

– Что с нами будет? – спросила она. – Нас же не отправят по домам? – Вернуться к родителям было немыслимо. Они любили ее, об этом и говорить нечего, но это была такая любовь, которая заставляла набивать ее чемодан разноцветными тряпками и выпихивать ее на свидания с местными парнями. Эта любовь хотела ее исправить и отказывалась видеть, что она не сломана.

– Элеанор тут уже не первый год, – сказал Кейд и закрыл дверь. – Суми была под ее опекой – родителей у нее нет, вмешиваться некому, а местные власти знают, что к чему. Они сделают все возможное, чтобы нас не закрыли.

– Лучше бы она вообще не звонила, – фыркнула Джек. – Незарегистрированная смерть – не смерть, а всего лишь бесследное исчезновение в лучшем своем варианте.