В каждом сердце – дверь - [13]

– Радость-то какая, – буркнула себе под нос Джек. – Обожаю сидеть на допросе два дня подряд.

Ланди ничего не ответила и спокойно вышла из комнаты. Как только она исчезла, в дверях возникла Элеанор, сияя улыбкой.

– А теперь, крошки мои, всем послушным девочкам и мальчикам пора в постель, – сказала она и хлопнула в ладоши. – Давайте-ка быстренько. Спите сладко, постарайтесь не лунатить и, сделайте одолжение, не будите меня в полночь, пытаясь вызвать портал в кладовке на первом этаже. Все равно ничего не выйдет.

Ученики поднялись и разбрелись кто куда – кто парами, кто поодиночке. Суми вылезла в окно, и никто не сказал ни слова по этому поводу.

Нэнси вернулась в свою комнату и обрадовалась, увидев, что она вся залита лунным светом, и в ней царит тишина. Она сняла платье, переоделась в белую ночную рубашку – из той кучи одежды, что дал ей Кейд, – и вытянулась на кровати, поверх покрывала. Закрыла глаза, замедлила дыхание и погрузилась в сладкий, неподвижный сон. Первый день закончился, и будущее ждало ее.

Ориентирование с Ланди на следующее утро оказалось занятием по меньшей мере странным. Проходило оно в маленькой комнатке, бывшей когда-то кабинетом. Теперь там развесили классные доски, и вся комната пропиталась запахом мела. Посреди всего этого стояла Ланди со стремянкой, которую она переставляла от одной доски к другой, когда нужно было взобраться повыше и дорисовать верхнюю часть какой-то сложной диаграммы. Такая необходимость возникала с пугающей частотой. Нэнси тихо и неподвижно сидела на единственном в комнате стуле, пыталась вникнуть в происходящее, и голова у нее шла кругом.

Объяснения Ланди об основных направлениях порталов были, пожалуй, даже менее внятными, чем у Джек: в них было задействовано гораздо больше диаграмм и еще кое-какие комментарии о побочных направлениях, вроде Каприза или Сумасбродства. Нэнси прикусила язык, чтобы не задавать вопросов. Она очень боялась, что Ланди начнет на них отвечать, и тогда голова, чего доброго, просто лопнет.

Наконец Ланди замолчала и выжидательно взглянула на Нэнси.

– Ну что? – спросила она. – Есть какие-нибудь вопросы, мисс Уитмен?

Около миллиона, и все они так и просились на язык, даже те, которых она не хотела задавать вообще. Нэнси глубоко вздохнула и начала, как ей казалось, с самого легкого:

– Почему здесь так много девочек, а мальчиков почти нет?

– Потому что «мальчишки есть мальчишки» – это такое самоисполняющееся пророчество, – ответила Ланди. – Они такие шумные обычно, что их очень трудно потерять или не заметить. Если они пропадают из дома, родители сразу же отправляются на розыски, чтобы вытащить их из болота или какого-нибудь лягушачьего пруда. Это не врожденное. Это результат воспитания. Но из-за этого они не успевают добраться до дверей и остаются дома, в безопасности. Назови это иронией, если хочешь, но мы так дрожим за наших мальчиков, так боимся, как бы они не попали в какую-нибудь историю, что у них не остается ни малейшего шанса это сделать. Молчание мужчин привлекает наше внимание. Молчание женщин решает нашу судьбу.

– А-а, – протянула Нэнси. Как ни ужасно, тут была какая-то правда. Почти все мальчики, которых она знала, действительно были шумными, и родители и друзья в них это поощряли. Даже спокойные по натуре вели себя буйно, чтобы не вызывать осуждения и насмешек. Где же им было незаметно проскользнуть в старый шкаф или в кроличью нору и исчезнуть, не вызвав тревоги? Их бы тут же отыскали и уволокли домой – они просто не успели бы добраться до заколдованного зеркала или подняться на запретную башню.

– Мы всегда открыты для мальчиков, но их просто мало.

– Здесь все… кажется, все хотят вернуться. – Нэнси помолчала, пытаясь сформулировать вопрос, вертевшийся на языке. Наконец она спросила: – Почему все этого хотят? Я думала, люди, которые пережили что-то подобное, обычно хотят вернуться к прежней жизни и забыть о том, что знали какую-то другую.

– Разумеется, наша школа не единственная, – сказала Ланди. Она улыбнулась удивлению Нэнси. – А что же вы думали, мисс Уэст в состоянии подобрать каждого ребенка, который когда-то провалился внутрь какой-нибудь картины и обнаружил за ней волшебный мир? Такое происходит во всем мире, знаете ли. Уже из-за одного языкового барьера собрать всех в одном месте было бы невозможно, да и расходы какие. В Северной Америке работают две школы – эта и еще одна такого же типа, в штате Мэн. Вот там те, кому их путешествия пришлись совсем не по душе, учатся жить будущим. Учатся забывать.

– А мы, значит, здесь затем, чтобы… что? – спросила Нэнси. – Научиться жить прошлым? Элеанор одевается так, будто все еще живет в Зазеркалье. Суми… – Для Суми у нее просто не нашлось подходящих слов. Она умолкла.

– Суми – классический пример человека, который всей душой принял мир Крайнего Абсурда, – сказала Ланди. – Ее нельзя винить в том, что этот мир из нее сделал, точно так же, как вас нельзя винить в том, что вы, по всей видимости, перестаете дышать, когда на вас никто не смотрит. Ей придется долго работать, чтобы снова научиться видеть внешний мир, и она должна захотеть это сделать. Именно это определяет, какая школа лучше подходит для вас: ваши желания. Вы хотите вернуться назад, и поэтому держитесь за те привычки, которые приобрели во время путешествия – лишь бы не признаваться себе, что путешествие закончилось. Мы не учим жить прошлым. Мы не учим забывать. Мы учим жить дальше.