В канун Рождества - [10]

— А вы когда-нибудь ее запираете? — спросил у нее за спиной Оскар.

— Во всяком случае, не тогда, когда иду за покупками. Воровать у меня нечего. Входите. — Элфрида прошла на кухню и принялась выкладывать на стол содержимое корзины. — Будьте добры, разожгите камин. А то что-то сегодня мрачноватый денек.

Она наполнила чайник и поставила на плиту. Потом сняла жакет, повесила его на спинку стула и начала накрывать на стол.

— Вам кружку или чашку? — спросила она.

— Садовникам полагаются кружки, — отозвался он из комнаты.

— Будем пить у камина или сядем здесь?

— Мне всегда приятнее, когда мои колени под столом.

Элфрида без особой надежды открыла коробки с печеньем. Две были пусты, в третьей оказалась половина имбирного пряника. Она поставила коробку на стол, положив рядом нож. Отыскала в холодильнике молоко и перелила из картонного пакета в желтый фаянсовый кувшинчик. Нашла сахарницу. Из гостиной послышалось потрескивание дров в камине. Элфрида подошла к двери и, прислонясь к косяку, стала наблюдать за Оскаром. Он осторожно укладывал на вершину костерка из тонких поленьев два куска угля.

Почувствовав присутствие Элфриды, он выпрямился и, повернув голову, улыбнулся ей.

— Хорошо занялся. Я правильно уложил и поджег со всех сторон. Вам нужны дрова на зиму? Если хотите, могу прислать.

— А где мне их хранить?

— Можно сложить в палисаднике, у стены.

— Замечательно, если это вас не разорит.

— У нас их более чем достаточно. — Оскар вытер руки о брючины. — А знаете, у вас тут очень мило.

— Да, только трудно навести порядок. Мало места. С этими вещами такая морока! Я не очень-то люблю выкидывать то, к чему привыкла. Есть две-три вещички, которые я вожу с собой многие годы, с тех пор, как я выступала на сцене. Таскаю на горбу раковину, как улитка. Шелковая шаль и забавные безделушки всегда делали мои временные квартиры немного уютнее.

— Пара стаффордширских собачек просто очаровательна.

— Я всегда возила их с собой, только на самом деле они не парные.

— И маленькие дорожные часы.

— Они тоже всегда путешествовали со мной. Их оставил мне мой крестный отец. А одна вещь, возможно, действительно ценная — вон та маленькая картина.

Она висела по левую сторону от камина, и Оскар надел очки, чтобы лучше ее разглядеть.

— Где вы ее приобрели?

— Это подарок одного актера. Мы с ним участвовали в новой постановке «Сенной лихорадки» в Чичестере, и под конец сезона он сказал, что хочет, чтобы эта картина была у меня. Он откопал ее в какой-то лавке и, думаю, не так уж много за нее заплатил, но был уверен, что это Дэвид Уилки.

— Сэр Дэвид Уилки? — Оскар нахмурился. — Ценная вещь. Но почему он отдал ее вам?

— В благодарность за то, что я штопала ему носки, — невозмутимо ответила Элфрида.

Оскар снова повернулся к картине. На небольшом пространстве — двенадцать на восемь дюймов — была изображена пожилая пара в одеждах восемнадцатого века, сидящая за столом, на котором лежит огромная Библия в кожаном переплете. Фон приглушен, мужчина в темном костюме, а женщина в красном платье, канареечно-желтой шали, накинутой на плечи, и белом капоре с оборками и лентами.

— Мне кажется, что она собралась на какой-то веселый праздник.

— Вне всякого сомнения. Элфрида, вам все-таки следует запирать входную дверь.

— Наверное.

— Картина застрахована?

— Она сама — моя страховка. На черный день.

— Значит, это талисман? — Оскар улыбнулся и снял очки. — Мне кажется, Элфрида, у вас особый дар: вы так удачно подбираете себе вещи, что все вместе они выглядят удивительно мило. Уверен, здесь нет ни одной, которую бы вы не считали прекрасной или полезной.

— Оскар, вы говорите мне приятнейшие слова.

В этот момент из кухни донесся свист чайника. Элфрида пошла снять его с горелки, и Оскар последовал за ней. Он смотрел, как она заваривает чай в круглом коричневом чайнике.

— Пусть настоится хорошенько. Вот лимон, если хотите. А еще есть имбирный пряник, только он немного подсох.

— Чудесно! — Оскар выдвинул стул и уселся на него с явным облегчением, точно у него устали ноги.

Элфрида устроилась напротив и стала разрезать пряник.

— Оскар, — сказала она, — я уезжаю.

Он не ответил. Она подняла глаза и увидела на его лице удивление и испуг.

— Навсегда? — спросил он.

— Конечно же нет.

— Слава Богу! Вы меня здорово напугали.

— Я уже никогда не покину Дибтон, я же вам говорила. Я приехала сюда провести сумеречные годы. Но пора немного отдохнуть.

— Вы устали?

— Нет, но осень всегда действует на меня угнетающе. Она — словно какая-то тоскливая полоса между летом и Рождеством. Мертвый сезон. К тому же приближается мой день рождения. Шестьдесят два. Так что самое время для перемен.

— Разумное решение. Это пойдет вам на пользу. Куда же вы едете?

— На самый кончик Корнуолла.[5] Туда, где чихнешь — и рискуешь свалиться со скалы в Атлантический океан.

— Корнуолл? — На лице Оскара отразилось изумление. — Почему Корнуолл?

— Потому что там живет мой кузен. Зовут его Джеффри Саттон, и он ровно на два года моложе меня. Мы с ним давние друзья. Он из тех милых людей, которым можно запросто позвонить и сказать: «Я хочу приехать и пожить у тебя». И он наверняка ответит: «Приезжай». Причем так, что веришь: действительно этому рад. Так что мы с Горацио завтра выезжаем.