В каком мире нам предстоит жить? - [15]

Но можно мобилизовать противоположную идею формационного рывка в ее радикализированном варианте «опережающего развития». Здесь, несомненно, пригодится архетип младшего брата. Младший брат органически не способен следовать модели догоняющего развития – педантичное ученичество и путь медленных приобретений ему органически чужды. Здесь кроется социокультурная предпосылка для формационного скачка, перепрыгивания через этапы, устремления в постиндустриальное будущее, не дожидаясь законченного развертывания индустриальной эпопеи.

Безусловно, предостережение современной либеральной мысли по поводу утопий «больших скачков» и опережающих стратегий заслуживает внимания. Но не меньшего внимания заслуживает, на наш взгляд, и критика теории догоняющего развития. Во-первых, эта теория предлагает народам следовать европейским моделям модернизации, не доказав, насколько они обоснованны культурологически, то есть способны вписываться в культурный код незападных цивилизаций. Во-вторых, европейские модели всерьез затрагивают достоинство незападных народов, ставя их в положение пассивных адептов, обучаемых и воспитываемых. Парадокс прорыва как раз и связан с тем, что для него требуются не малые, а большие цели, не рабское подражание, а свободное творчество. Малыми целями нельзя воодушевить народы. Может быть, главный морально-психологический изъян теории догоняющего развития и состоит в навязывании народам заниженных самооценок, что больше способствует демобилизации и деморализации, чем необходимому подъему духа. Наконец, теория догоняющего развития игнорирует главное: моральную устарелость той модели технического развития, которая в свое время обеспечила Западу мощный рывок, но сегодня ведет весь мир к тотальной экологической катастрофе.

В этих условиях утопией является не столько опережающее развитие, сколько догоняющее развитие, поскольку уже доказано, что распространение западных стандартов на весь мир в принципе невозможно из-за экологических перегрузок планеты. Требуется, следовательно, не экстенсивное развертывание западной модели, а нахождение качественно иного способа жизнестроения.

Это и является истинной проблемой современной теории постиндустриализма.

Если еще раз соотнести цивилизационные сдвиги с геополитическими, то можно сказать: чем выше будет влияние России на мусульманские регионы постсоветского пространства, тем выше вероятность того, что и Россия, и исламские регионы ближнего зарубежья выберут не фундаменталистский путь в прошлое, а постиндустриальную альтернативную модель, способную участвовать в конкурсе проектов общечеловеческого будущего.

В плане возможной реинтеграции России с Центральной Азией и мусульманскими регионами Закавказья можно выделить своего рода программу-максимум и программу-минимум. Последняя может начаться на основе «финляндизации» этих регионов: они сохраняют полную государственную самостоятельность во всем, кроме некоторых элементов внешней политики. Россия наделяется правом вето на те их решения и инициативы, которые могут вступать в противоречие с ее геополитическими интересами.

Следующий вариант (этап) – «китайская модель для Гонконга»: одно государство – разные системы. Она предполагает невмешательство России в социальный, религиозный и культурно-бытовой уклад мусульманских народов, притом что государственно-политическое макропространство становится единым. Собственно, такой вариант был уже апробирован российской империей при присоединении Бухары и Самарканда. Нынешние режимы Центральной Азии и мусульманских регионов Закавказья являются промежуточными, переходными. Им неминуемо предстоит либо эволюция в сторону России – и тогда будут укрепляться просвещенческие, светско-урбанистические компоненты их жизни, необходимые для развития, либо упрочение антироссийского вектора – и тогда эти режимы ждет замена на откровенно фундаменталистскую, теократическую модель. Если возобладает логика антироссийского дистанцирования и противоборства, лидеры новых мусульманских государств, скорее всего, будут объявлены «недостаточно правоверными», соглашательскими, компрадорскими. На смену им придет оппозиция из разряда «непримиримых».

Но ввиду этого же обстоятельства разыгрывание «мусульманской карты» против России также может иметь весьма печальные перспективы. Например, наметившаяся ось Киев – Тбилиси – Баку – Ташкент в первую очередь небезопасна для Тбилиси. Стоит Грузии лишиться российских гарантий, как ее положение в Закавказском регионе сразу же серьезно осложнится. А учитывая логику мусульманской радикализации режимов, уходящих в сторону от России, можно сказать: уже в следующем политическом поколении (через 15-20 лет) немусульманским государствам, соседствующим с мусульманскими, придется иметь дело с режимами, которые будут вести себя действительно непредсказуемо.

Следует прямо сказать: сегодня в масштабах Евразии решается судьба светской, просвещенческой культуры и связанных с ней институтов и образа жизни, создававшихся при содействии России в течение нескольких столетий. Многие народы под воздействием националистических элит и западного подстрекательства уходят от России под предлогом ухода от тоталитаризма. На самом деле они, по всей видимости, уходят в новый тоталитаризм, способный искоренить или подавить все обретения европеизма, связанные с российским Просвещением. В мягких вариантах это может обернуться провинциализацией и архаизацией, в жестких – физическим истреблением интеллектуальных элит, которые будут взяты на подозрение по причине их неготовности или непригодности к «священной войне» Востока против Запада.