Лишь раз, когда мы покинули деревню, я позволил себе разогнаться выше ста километров.
— Ууух! — воскликнул я, когда двигатель зарокотал громче. При этом машина шла так мягко, словно летела над землей.
Матильда довольно осклабилась.
— Вооот, теперь ты понимаешь.
— Красавец, конечно.
— А то. Старичок, но зато каков. У меня его каждый сезон выкупить пытаются. Не отдам ни за какие деньги.
Ещё бы. Я бы и сам ни за что с таким монстром не расстался. Правда, с непривычки начал быстро уставать. И водить отвык, и автомобиль все же оказался слишком тяжелым и сложным в управлении.
Матильда весело рассмеялась, когда я заложил вираж на повороте. Кажется, мне начало передаваться ее беспричинное безумие.
Но, увидев очертания домиков Ириновки, я сбавил скорость до разрешенной. Впереди вырос указатель на усадьбу и показались голые деревья аллеи.
— Что с вами сегодня? — осторожно спросил я, поворачивая на дорогу к усадьбе.
— В смысле?
— Вы сегодня как-то веселее обыкновенного, ваше благородие. И, признаюсь, это меня немного беспокоит.
Матильда отмахнулась.
— Все в порядке. Все как обычно. Все прекрасно!
Нет. С ней точно что-то было не так. Происходи все в моем родном мире, я бы подумал, что тетя Мотя с утра пораньше закинулась чем-то из перечня запрещенных к продаже веществ. Иначе как объяснить эти перемены?
Припарковавшись напротив парадной лестницы, я заглушил мотор и шумно выдохнул. Фууух. Нет, кажется, кататься на таких автомобилях мне пока рановато. Вроде и справился, но тут скорее просто повезло. Могли бы и в кювет улететь.
Двери дома распахнулись, и навстречу нам вышел Егор. Лакей открыл Матильде дверь и поклонился.
— Добро пожаловать домой, Михаил Николаевич. Матильда Карловна, рады вас приветствовать в усадьбе Соколовых.
Баронесса кокетливо улыбнулась и подхватила сумочку.
— Благодарю, Егорушка. Скажи, Татьяна Константиновна уже готова нас принять.
Лакей почтительно кивнул.
— Конечно, ваше благородие. Пожалуйте в дом, их сиятельства приглашают вас отдохнуть за чаем с дороги.
Я отдал ключи от машины Егору, и тот повел нас в дом. Не успели мы снять верхнюю одежду, как нас тут же вышла поприветствовать Оля. Сестра носила траур, но улыбнулась, увидев нас.
— Здравствуй, Мелкая, — я аккуратно обнял ее и чмокнул в макушку. — Как вы тут?
— В порядке, — она обернулась к Матильде, взяла ее руки в свои и тепло поприветствовала. — Ну, господа, пожалуйте в столовую. Будем чаевничать.
— Оля, мы ведь по делу… — напомнил я. — Не стоило устраивать пир.
— Пира и не будет. Но пока вы с бабушкой будете общаться, я развлеку Матильду Карловну.
Наставница обворожительно улыбнулась.
— Твоя сестра — просто прелесть, — шепнула она мне на ухо. — Нужно начать выводить ее в свет. Уверена, достойные кандидаты на ее руку и сердце найдутся. Быть может, даже из крепких одаренных семей…
— Давайте об этом потом, — нахмурился я.
Проблемы нужно решать по мере поступления. Хотя неопределенность судьбы Оли меня тоже беспокоила. Приближался возраст, когда ей следовало блистать на первых балах, а наша семья… Словом, тут сперва придется мне поднапрячься.
В столовой пахло чем-то пленительно-кондитерским. Не то чтобы я голову терял от тортов и пирожных, но этот аромат манил. Бабушка восседала на резном стуле с высокой спинки и походила на средневековую герцогиню, каких описывали писатели прошлых веков. Седая как лунь, но с идеальной высокой прической. В длинном строгом платье до пола и черном пуховом платке. Из украшений только жемчужная нить и серьги с черными камнями — все по требованиям траура. Увидев нас, она взялась за трость и хотела приподняться.
— Сиди, бабуль! — Я подошел к ней и обнял. — Как ты себя чувствуешь?
— Как восьмидесятилетняя развалина, мон шери. Как еще я должна себя чувствовать? — проворчала она, но наградила Матильду любезной улыбкой. — Ваше благородие, благодарю за скорое прибытие.
Сестра позвонила в колокольчик, и слуги принесли самовар. Начищенный, блестевший пузатыми медными боками — этот антиквариат доставали только для приема гостей в русском стиле.
— Оленька, душечка, займи пока нашу гостью, — бабушка поднялась, опираясь на трость с массивным набалдашником и кивнула мне. — Нам с Мишенькой нужно побеседовать приватно.
Оля кивнула и тут же принялась потчевать Матильду выпечкой и ароматным чаем. Мы же с бабушкой вышли. Я подал ей руку, и она с готовностью оперлась.
— Бедное дитя, — едва слышно проговорила она, когда мы вышли в холл. — Такая молодая, а со столь неприятным недугом…
— О чем ты, Ба? — не понял я.
— О ее благородии. Такое роковое и трагическое невезение…
— Все еще не понимаю. Объясни, пожалуйста.
— Та ее ментальная травма, — перешла на шепот бабушка. — Ты же видишь, что с ней творится? Ее душу расщепило надвое после того инцидента. Была одна Матильдочка — а стало две души, что сменяют друг друга в одной оболочке. Два характера, два нрава. Такой дисбаланс, такая нестабильность… Ох, Господь, помилуй…
Я инстинктивно обернулся в сторону столовой. Так вот, значит, что происходило с моей наставницей? Расщепило душу? В моем мире психиатры наверняка назвали бы это биполярным расстройством.
