В.И.Чапаев - новые истории - [12]

Поезд, на счастье Ржевского, далеко не уехал и уже совсем остановился.

-- М-да-а-а-а... - протянул Безухов. - На бронепоезд непохоже... Может, красные?

-- А он у них на запасном пути, - заявил Ржевский резонно.

-- Кто?!

-- Их бронепоезд. Стоит. И люди мирные...

-- Бред какой-то, - заметил Безухов. - Ты там уже был?

-- Где?

-- Ну, в поезде?

-- Что ж я, самоубивец!

. . .

-- Ой, погано мне... Ой, погано...

Василий Иванович сидел на полу почтового вагона и держался обеими руками за раскалывающуюся голову. Ему казалось, что голов у него две, причем большая из них почему-то внутри...

-- Спирт, видать, погань... - сказал Василий Иванович. При упоминании спирта его чуть не стошнило. - Это ж надо, - пожалел он сам себя. - Целое ведро выжрал!

-- Оо-о-ох... - раздалось из-за печки-буржуйки.

-- Петька? - позвал Василий Иванович неуверенно.

-- Я-а-а-а...

-- Ты жив?

-- Не знаю... Вроде, жив... О-о-о-х, башка болит...

-- А Фурман где?

-- Кто ж его знает... Проблевался и спит, наверное, где-нить... О-ох, хреново...

-- Хоть бы рассолу жахнуть... - замечтался Василий Иванович. - Я ж тебе говорил, занюхивай...

-- Чем? Там не было ни хрена...

-- Чем-чем... Да хоть носками. Все одно запах повывендрится...

Со стороны выхода раздались гортанные звуки. То есть, это была не норманнская речь немецко-фашистских оккупантов, до которых еще далеко, а это застенчиво, чтобы никому не помешать, блевал Дмитрий Андреич Фурманов, легендарный политрук и т.д.

-- Эк заливается, сердешный, - умилился Василий Иванович и попытался встать на ноги. Это ему удалось с трудом.

Пошатываясь, Василий Иванович вывалился из почтового вагона и вскоре где-то в ночной тиши стрекотание психованных сверчков смешалось с журчащими звуками.

Начдив вернулся назад немного посвежевший и застегивающий галифе.

-- И вот, однако ж, вопрос, - сказал он. - Иде ж мы все щас того, то бишь находимся?

-- Ой, Василий Иваныч, давай проспимся, - предложил Петька. - И так в башке фигармония и хренсерватория, а ты какие-то находимся...

-- Это верно, - сказал начдив. - Но покамест ты будешь дрыхнуть, мы заедем незнамо куда, а там...

-- Не заедем, - сказал политрук, вползая в купе. - Паровоз встал, а как его того, не знаю...

-- Что ж ты глядел!!!

-- Пьян был, Василий Иваныч... Ну вы ж сами в меня ведро за ведром вливали, говорили еще "Пей, оглоед".

-- Оглоед - не спорю, - сказал Василий Иванович. - А за паровоз тебе того, строгий-престрогий сам знаешь кто... То есть, что. И чтоб щас сразу выяснил, где... То есть, мы. Это приказ.

Политрук вздохнул и вывалился наружу.

До утра он не появлялся.

Едва рассвело, Василий Иваныч, достав свою любимую саблю, уселся напротив отполированного самовала и начал основательно бриться, в смысле, делать так, чтобы выглядеть перед дамами (если оные предвидятся) не совсем заросшим, а немного.

. . .

В доме архиерея матерились.

Поручик Ржевский и Пьер Безухов не могли решить, кто первый пойдет на разведку.

Перепалка продолжалась уже третий день.

. . .

Когда в поезде кончилось все, что можно было съесть, включая ананасы и запасы рябчиков, Василий Иванович заявил, что пора принимать решительные меры и недвусмысленно посмотрел на Петьку.

Петька же заявил, что насчет мер он уже решил, на том и порешили.

За хавкой послали Фурманова.

. . .

В доме архиерея дрались.

Выбранный общим собранием в составе поручика Ржевского и Пьера Безухова Ржевский наотрез отказывался идти в разведку, мотивируя это тем, что если его убьют, Наташа Ростова сойдет с ума, а Пьер вообще смухлевал со своей монеткой, и что всему полку известно, что у него там четыре головы на два орла.

На разведку Пьеру было глубоко плевать, но честь жены и монетки его немного волновали.

Бинты и йод в доме архиерея кончались...

Глава седьмая

Итак, постепенно, шаг за шагом, абзац за абзацем, мы приближаемся к минуте, когда встретились, наконец, два противоположных фронта - поручик Ржевский и просто Петька из легендарной дивизии Василия Ивановича.

Посланный за питанием Фурманов бесследно пропал.

Василию Ивановичу очень недоставало провианта, но рисковать он не решался.

После полутора суток, проведенных в темноте и без провизии, дивизия Василия Ивановича, точнее, то, что от нее осталось, начала скучать.

Из темного угла почтового вагона раздавались томные вздохи Анки, заставлявшие Петьку издавать не очень приличные в обществе звуки.

Внезапно где-то под днищем вагона зашуршало.

-- Фурман ползет, - сказал Петька в предвкушении чего-нибудь перекусить.

Шуршание притихло.

Поручик Ржевский, проигравший в биллиард Пьеру и вследствие этого посланный на разведку, не расслышал первое слово и, приняв его за ругательство, искал теперь булыжник покрупнее.

Вскоре по двери постучали. Но это был не нежный Фурмановский звук, так знакомый Анке, а грубое громыхание тяжелым предметом.

-- Кто там есть, извольте вылезть! - потребовал Ржевский.

Из вагона появились мощные руки, втащившие поручика внутрь. По несчастливой случайности сабля его осталась снаружи.

Петька, поймавший, собственно, Ржевского, был немало удивлен.

-- Василь Иваныч, никак, беляк!