В горах Ештеда - [188]

— И кто бы предсказал Вендулке Палоуцкой, что она все-таки выйдет за Лукаша?! С той поры, как огласили его помолвку с другой, Вендулку не видать было ни на одной танцульке, ни на одном храмовом празднике, а ведь девушка эта — огонь да ртуть! Но раз она не стала женой Лукаша, то и ни за кого выйти не захотела.

— И чем только она не угодила его старикам? Ума не приложу! Ведь и красивая, и честная, и не белоручка какая. Да к тому ж и родней им доводилась.

— Вот оттого-то они сыну и воспретили взять ее в жены. Родители придерживались старой веры и почли бы за грех дозволить Лукашу и Вендулке пожениться, коль скоро их прадеды приходились друг другу родными братьями. Не удалось их разубедить даже его преподобию, полагая, что никто так не разумеет господа бога, как они. Старики были уверены, что ключи от райских врат находятся именно в их руках.

— Так вот оно что… А я частенько ломала над этим голову. И то сказать, ведь я же всего год, как здесь замужем. Верно, сейчас у Вендулки каждая жилка дрожит, коль она знает, по ком звонят.

— Поди, тянуть со свадьбой Лукаш не станет, да и не может. Где хлев полон животины, дом — челяди, а в зыбке — дитя малое, там мужчине без хозяйки долго не обойтись. Не иначе как о шестой неделе после заупокойной направится прямехонько к Палоуцким свататься.

Все произошло именно так, как предсказывали под липой кумушки с пономарем.

Верный давнему в наших горах доброму или недоброму обыкновению, молодой вдовец после панихиды по покойнице жене, отслуженной шесть недель спустя после похорон, отправился в сопровождении всех родичей мужского пола в корчму, дабы там утопить в вине и навсегда оставить свою скорбь.

Просидел он с ними в корчме чуть не полдня, попотчевав гостей, как это в таких случаях подобает, хорошим обедом. После трапезы он сердечно поблагодарил их за участие в сегодняшнем обряде, а также в похоронах, и просил, чтоб они и впредь не оставляли его своей дружбой. Все с готовностью пообещали ему это, скрепив обещание рукопожатием и прося, в свой черед, Лукаша оставаться для них добрым, верным сородичем и другом, что он также пообещал и тоже скрепил свое обещание рукопожатием.

После всеобщих объятий и здравиц Лукаш поднялся из-за стола, кивнул шурину, с которым был особенно близок, и, пожелав остальным приятного времяпрепровождения, они с шурином ушли из трактира. При этом никто даже не спросил, куда они так заторопились, все лишь ухмылялись Лукашу вслед, лукаво перемигиваясь друг с другом.

Ох, и сгрудилось же людей в каждом доме у окон, когда эта парочка шагала по деревне! Ни у кого не было ни малейших сомнений насчет того, куда они направили свои стопы, но каждому хотелось убедиться воочию, действительно ли они идут к Палоуцким свататься. Увидав, что те и впрямь скрылись в доме Палоуцких, односельчане тотчас со всех ног пустились за ними вдогонку. У нас так заведено: чуть люди заприметят, что жених отправился к кому-то со сватом, мигом поспешают следом — послушать, как стороны сговариваются. При этом зачастую соседи разбиваются на два лагеря: один пособляет будущему тестю, другой — жениху, коли те сами не могут прийти к согласию, требуя друг от друга невозможного.

У Палоуцких всегда было чисто и прибрано. Вендулка так следила за порядком, точно всю жизнь в городе жила. Сегодня же все было выскоблено и намыто особенно тщательно, как на храмовый праздник. В сенях и горнице Вендулка насыпала столько белого песка, что ноги в нем просто утопали; черные рамки образов, висевших в красном углу над столом, облепила золотистой фольгой и щедро украсила цветами; оконные стекла сверкали так, будто во все окна разом хлынуло жаркое солнце. И поскольку не было и не предвиделось в скором будущем никакого праздника, то из этого вытекало, что у Палоуцких ждали дорогих гостей. Хотя Лукаш, соблюдая приличия, и не встречался с Вендулкой все эти шесть недель, пока полагалось блюсти траур, однако он наверняка через кого-то ее известил, когда и зачем к ним пожалует. А дочь, как видно, предупредила отца, иначе вряд ли бы на старом Палоуцком, которого за глаза называли кумом Печальником, оттого что он, по своей чрезмерной набожности, всегда и во всем находил повод для жалоб и сетований, — иначе вряд ли бы на нем в этот будний день был праздничный жилет; вряд ли бы волосы по обеим сторонам его худощавого лица были аккуратно расчесаны; а в руках он вряд ли бы держал табакерку, наполненную свежим табаком.

Вдовца и его шурина он встретил приветливо, но тяжкого вздоха все-таки не сдержал. Ибо непрестанно размышлял о заблуждениях наших, о том, сколь опрометчивые пути мы избираем, и какого мнения о нас, грешных, господь бог, — размышлял столь истово, что даже с тела спадал. Хозяин придвинул каждому из вошедших стул и плаксивым голосом пригласил сесть и отдохнуть. Но те садиться не захотели.

— Посидеть мы еще успеем, ежели с вами поладим, — сказал ему шурин Лукаша, — небось сами знаете, по какому делу к вам пришли.

Старый Палоуцкий опять вздохнул, — уж больно не любил он мирской суеты, но делать нечего, пришлось эту горькую чашу пригубить. Ему хотелось одного — как можно скорее покончить с тягостными для него переговорами, и посему он не стал притворяться, будто ничего не знает, как это обычно делают отцы, а тут же сознался без околичностей: