В гольцах светает - [37]

Исправник тем же скучающим взглядом пробежал протокол сверху донизу, перевел ленивый взгляд на газету. «Забайкальские областные ведомости» пестрили объявлениями: о пропаже коня и находке трупов утопленников, о сдаче в аренду золотоносных участков, находящихся в ведении тунгусского общества Витимской управы. Среди этой пестроты ярко выделялись телеграммы с театра военных действий. Генерал-адъютант Куропаткин в бодрых тонах «наиподданнейше доносил его императорскому величеству о некоторых стратегических успехах под Порт-Артуром». Конца телеграммы нельзя было прочесть. Газета была порвана, и порыжевший лафтак стыдливо прикрывал пышные фразы генерала. Исправник не счел нужным расправить ее, не пытался он и восстановить в памяти события минувших лет, сколь героических, столь и бесславных. Он никогда не был солдатом, но был твердо убежден, что стратегия — не только искусство побеждать противника, а главным образом искусство лавировать среди подчиненных. Поэтому он считал себя стратегом, поэтому сейчас и созерцал парадное донесение Куропаткина с самодовольной улыбкой. «Да, ваше превосходительство, стратегия — вопрос деликатный, — заключил он, с удовольствием раскачиваясь с носка на пятку. — Вы проиграли баталию, хоть и вся Россия служила вам благодарственные молебны...»

Уже довольный собой, исправник удостоил вниманием объявления Забайкальского областного полицейского управления «О предостережении пожаров, а также и степени наказания за раскладку огня в недозволенных местах в количестве от двадцати до десяти ударов розгами»; сообщение областного статуправления «Об бесхлебице в Баргузинском и Читканском уездах, ввиду гибели большей части посевов»; извещение Баргузинского окружного полицейского управления «О строжайшем запрете промыслового вылова рыбы бродячими тунгусами Витимской управы в принадлежащих им реках как-то: с помощью берд, корыт, на бормоша — и о степени наказания виновных...» Последний документ заинтересовал исправника. Он прочел его дважды, пряча усмешку в пышных усах. Высочайший закон ратовал за строжайший запрет торговли крепкими спиртными напитками на землях тунгусского общества, «а равно и на золотых приисках, кои в большой степени способствуют эксплуатации народов и обнищанию их...»

Исправник еще раз качнулся с носка на пятку, вытащил аккуратненькую щеточку, приласкал усы. Мурлыча что-то веселое, он подошел к столу, тяжело опустился на табурет. «А его сиятельство заставляет себя ждать», — снова отметил он даже с некоторым удовольствием и шумно вздохнул.

Расстегнув ворот форменного сюртука из темно-синего сукна, Салогуб вытащил из нагрудного кармана небольшую фотографию, бережно пристроил ее к медному чернильному прибору, предварительно обмахнув с него пыль, задумался.

На желтоватой карточке была запечатлена молодая женщина с обнаженными плечами, с массивной золотой цепочкой на шее. Много было общего между девушкой на снимке и его обладателем: те же пшеничные волосы, тот же большой нос, те же полные губы.

Не сводя отеческих глаз с портрета дочери, Салогуб легким платочком обмахнул красную шею, мягко улыбнулся.

«Ты привезешь своей доченьке серебристую лиску? Ведь да же? Да? Ну, скажи, папочка, своей доченьке «да». Ну скажи!» — с милым капризом шептала дочь, когда он, распростившись с домочадцами, садился на извозчика. Он выезжал в далекую витимскую тайгу за тысячу верст от Иркутска. Ему, исправнику Иркутского горного округа, поручалось по рекомендации баргузинского крестьянского начальника произвести ревизию в Витимской тунгусской управе. Однако это была не совсем рядовая поездка по тайге, с которыми он привык иметь дело. Перед отбытием в Острог Салогуб имел свидание с губернатором Иркутской губернии, их превосходительством генералом Ровенским. Заканчивая аудиенцию и еще раз напомнив исправнику об особой чести и государственной важности дела, губернатор вручил ему документ, подтверждающий его губернаторскую волю, «О бесплатной выдаче охотникам тунгусского общества дюжины бердан и десяти ящиков патронов к ним». Губернаторское внимание простиралось и дальше. Помедлив, Ровенский взял со стола небольшую скромную коробочку, раскрыл легким движением холеных пальцев. В коробочке, слепя блеском, покоилась новенькая медаль «За усердие» на белой аннинской ленте.

— Помню, баргузинский крестьянский начальник, будучи выездом в Витимской управе, аттестовал одного из старост к награде по гражданскому ведомству, — заметил губернатор с легкой скорбью. — Но война и последующие неурядицы в стране вызвали более серьезные заботы. — Губернатор сделал паузу. — К этой медали представлялся один из чиновников гражданского департамента. Но высочайший приказ опоздал ровно на шесть месяцев. Мне кажется, сия медаль принесет больше пользы отечеству, если будет вручена не покойнику...

Сила государственной власти не только в оружии. Впрочем, вы сами прекрасно понимаете. Не забывайте, повторяю, вам придется иметь дело с полудикими племенами. Выиграть эту баталию — ваш долг и честь, — заключил губернатор, слегка склоняя голову...

Трое суток по железной дороге до Читы. Затем на лошадях. Лошадей сменили олени. Бесконечные горы, леса, реки, тайга и редкие одинокие зимовья. Пятнадцать суток но бездорожью... Чертова глухомань!..