В годы большой войны - [183]

— Я согласен помочь вам прекратить эту действительно бессмысленную войну… Но то, о чем вы спрашиваете, больше относится к войне, чем к миру… А впрочем, скажу — да! Мы использовали настроения некоторых офицеров, недовольных тем, как руководит войной Гитлер.

— Они давали вам секретную информацию? — Питер заметил, как насторожился его собеседник.

— Не всегда, но бывало и так, — уклончиво ответил он.

В письменном столе Гиринга к этому времени лежал протокол допроса Викто́ра. Он называл фамилии штабных офицеров. Вот это и следовало проверить.

— И среди них был генерал фон Штумп? — спросил Гиринг.

Фамилия немецкого генерала служила для Грамма как бы меченым атомом — Викто́р дает показания, как условились на последней встрече с Дюрером…

— Ну, если вам известно о генерале Штумпе, я должен это подтвердить… Именно Штумп и настаивал, что надо заключить мир с Западом, покончить с Россией. С фюрером или без него.

— Генерал Штумп произнес именно эту фразу?

— Да… Так говорил не один он. — Питер назвал еще несколько фамилий. Он знал, что здесь, в застенках гестапо, выносит сейчас смертный приговор своим врагам!

Гиринг записал фамилии.

— Скажите, — спросил он, — вы могли бы подтвердить показания на очной ставке с другими арестованными по этому делу?

— Если уж я сказал вам об этом, зачем же мне отказываться от своих слов…

Гиринг свел двух арестованных на очную ставку. Их показания сходились. Викто́р выглядел осунувшимся и усталым. Он постарел за эти две недели. Но угасшие его глаза загорелись, когда он услышал подтверждающие слова Грамма. Их договор оставался в силе!.. Если боец падает в пропасть, он должен потянуть за собой возможно больше врагов… Так говорил Дюрер.

Когда уполномоченный гестапо при штабе оккупационных войск штандартенфюрер Крозиг узнал о показаниях арестованных, он в ярости воскликнул: «Ну, теперь я собственными руками буду рубить головы врагам фюрера!»

Через некоторое время, уже после ареста подпольщиков, произошло событие, огорчившее гестаповцев-контрразведчиков. Сбежал радист, согласившийся работать на гестапо. «Профессор», как его называли в подполье. Он много недель послушно выполнял указания, под диктовку передавал в Центр информацию, составленную в абвере. И вот — дерзкий побег.

Радиста к началу сеанса обычно отводили в ту же квартиру, где он когда-то работал. Его сопровождал эсэсовец, вооруженный автоматом, и радиоспециалист из функ-абвера, наблюдавший за передачами. Так продолжалось из недели в неделю. К безотказному послушанию «Профессора» вскоре привыкли. Он выглядел человеком сломленным, но радист в первой же передаче под диктовку абвера сумел подать сигнал тревоги и не оставлял мысли о побеге. «Профессор» обратил внимание на одну деталь: когда его вводили в комнату, сопровождающий сам отпирал дверь, оставляя ключи в замке с наружной стороны. Последним в комнату заходил охранник. Он подпирал дверь стулом и усаживался, придерживая автомат на коленях. «Профессор» настраивал передатчик, начинал радиосеанс. Часовому надоедало сидеть на стуле, он время от времени вставал, подходил к окну, разминая ноги, затем снова возвращался к двери. Иногда задерживался у окна, со скучающим видом разглядывал улицу.

Радист рассчитал все до секунды. Когда часовой неторопливо подошел к окну, он вдруг сорвался со своего места, распахнул дверь, захлопнул ее и повернул ключ в замочной скважине. Сопровождающие его оказались в западне. Пока они ломились в дверь, пытались выбить замок, «Профессор» успел скрыться.

Ставить к передатчику другого радиста было рискованно: в Москве сразу обнаружат подмену — у каждого радиста свой «почерк». Из действующих коротковолновых станций, которыми можно было пользоваться для радиоигры с Москвой, оставался только передатчик Грина. Следовало искать другие возможности связи с Москвой. Арестованным, конечно, не сказали, что произошло. Но Гиринг все чаще предлагал установить связь со штабом Сопротивления. Там есть свои передатчики, с их помощью можно было кое-что передавать в Москву… Одним выстрелом Гиринг намеревался убить двух зайцев — получить новую линию связи и выйти на след участников Сопротивления.

Почти никто в команде Гиринга не сомневался, что арестованных удалось сломить, перетянуть на свою сторону. Теперь из них можно вить веревки! Только гауптштурмфюрер Райзер, второй заместитель Гиринга, относился к арестованным враждебно, глядел на них колючими, настороженными глазами и убеждал всех, что они себе на уме, хитрят, только и думают, как бы сбежать. Когда ему возражали, Райзер запальчиво отвечал:

— Этим людям я вот на столько не верю! — Он показывал кончик своего мизинца с коротким, обкусанным ногтем. — Моя бы воля, я им… Артисты! Нет, нет, попомните мое слово…

Гиринг не вытерпел и сказал ему:

— Ты что, Райзер, всех нас дураками считаешь?.. Один ты умный… Не мешай работать!

Криминальный советник решил, что Райзера нельзя допускать к арестованным — испортит игру.

Многоопытный полицейский следователь Гиринг, напичканный инструкциями, снова завел разговор с арестованными: пора активнее включиться в работу. Но среди узников один только Грин проявлял такую «активность». Гестаповцы нашли к нему свой подход — пообещали не трогать арестованную Инессу или… Вот это «или» заставило Грина работать на гестапо — он выдал все, что знал, шифровал радиограммы, передавал их в эфир.