В годы большой войны - [110]

Ночь он провел без сна. Думал, прикидывал, перебирал под стук колес разные варианты.

Тревожило поведение Грина. Можно ли на него положиться?.. Вероятно, он, Анри, допустил ошибку, не оборвав в свое время его связь с Инессой. Но теперь думать об этом поздно. Решение, вероятно, правильное — отправить обоих в другое место.

Конечно, Анри предвидел возможность провала и принял некоторые меры — запретил выходить в эфир двум передатчикам из трех. И все же предотвратить провал не удалось. Теперь все зависело от того, как поведут себя арестованные… Главное — Софи: она шифровальщица, в ее руках судьба организации. И еще Камиль, он тоже знает шифр, знает, где скрыт резервный передатчик. Арнульд не вызывает опасения, она не повредит, даже если ее вынудят говорить. Она просто ничего не знает. Опаснее всего арест Познаньской. Выдержит ли она допросы в гестапо? Слабая, хрупкая, незащищенная. Как поведет себя?..

«Странно как все получается, — думал он. — Работа в подполье и положение на фронте стоят будто на разных сторонах невидимой амплитуды. Там успехи, здесь — осложнения». Шестнадцатого октября обозначился успех «сторожевой заставы», но оказалось, что именно в этот день Москва переживала самые тяжелые дни — немцы прорвались к ее стенам… Гитлер назначил день парада на Красной площади… Стояли наготове эйнзацкоманды, банды карателей, чтобы вступить вслед за войсками в поверженный город… Об этих командах Дюрер информировал тогда Центр… Сейчас гитлеровские войска отступают. Успех, радость первой победы! А здесь такие неудачи, провал группы!.. Не нужно строить иллюзий — опасность велика. Главное теперь — отвести угрозу от остальных. Не дать гестапо взять правильный след… Но как же все это случилось?

Дюрер задремал только под утро. Ему казалось, что он совсем не спал. Разбудил голос проводника. Он предупреждал, что пассажирам надо подготовиться к выходу.

Анри напряженно ждал развития событий… Прошла неделя, вторая, третья… Удалось найти подходы к тюремной охране. В тюрьме надзирателями работали фламандцы. Не все они продались немцам…

Потом сообщили тяжелую весть: Софи Познаньска покончила с собой… Побоялась, что не выдержит пыток. Шифровальщица Софи слишком много знала, чтобы рисковать, и предпочла смерть…

Она умерла… Первая жертва за полгода тяжелой, невидимой войны на невидимом фронте. Умерла, не выдав, не сказав ничего.

Молчал и Камиль, подвергнутый жестоким пыткам.

Беда не приходит одна… Команда Гиринга с помощью пеленгаторов раскрыла подпольную радиостанцию. Радистов пытали, но не заставили их говорить. Палачам удалось выведать только их подпольные клички, но они ничего не дали гестаповцам. Анри Дюрер узнал об этих допросах, о стойкости подпольщиков.

Попал в облаву и Карлос Амиго, «уругваец», который никогда не бывал в Латинской Америке. Он был русским парнем из Подмосковья, прожившим большую часть своей жизни на берегах Клязьмы…

«Сторожевые заставы» несли потери на войне, как на войне, но борьба продолжалась.

5

Генерал-лейтенант артиллерии фон Штумп, участник подписания перемирия с поверженной Францией, был, что называется, на короткой ноге с Отто Штюльпнагелем, командующим оккупационными войсками. Старых кайзеровских генералов связывали давние узы фронтовой дружбы еще с первой мировой войны. Теперь судьба свела их снова в штабах германских оккупационных войск. Генерал-лейтенант был уже в преклонном возрасте, и Берлин предпочел оставить его на более спокойной службе — в оккупированной Голландии.

Естественно, прожив рядом долгую жизнь, они не имели друг от друга ни личных, ни служебных тайн. Потому, воспользовавшись приездом Штюльпнагеля в Амстердам, фон Штумп пригласил к себе приятеля, чтобы посоветоваться по одному деликатному вопросу, который с некоторых пор тревожил старого артиллериста.

В гарнизонном штабе близился конец рабочего дня, многие офицеры под разными предлогами уже разошлись из королевских казарм, в отделах остались только дежурные. Фон Штумп избрал для встречи именно этот час, чтобы никто не помешал доверительному разговору.

Дело касалось родственницы генерала, племянницы по материнской линии, — Милды Шольц, которую фон Штумп пристроил в своем штабе, пообещав сестре опекать ее в этом большом, полном соблазнов городе. Милда была уже не молода, но в семье не принято было говорить о ее возрасте. И вот, надо же такому случиться, девчонка — фон Штумп по-старому так называл свою сорокалетнюю племянницу, — девчонка воспылала страстью к русскому эмигранту. Влюбилась так, что потеряла голову… Вообще-то Викто́р и Милда могли бы составить вовсе неплохую пару. Но, судя по всему, в их отношениях нет никакой ясности, невозможно понять, есть ли у Викто́ра вообще какие-либо серьезные намерения в отношении Милды… Больше всего он, генерал Штумп, опасался, как бы в штабе не пошли всякие сплетни, которые могут скомпрометировать его самого…

— Да, ты прав, — проговорил искушенный в житейских делах Штюльпнагель. — Нельзя рисковать собственной репутацией. Все знают, что ты для Милды не посторонний… Скажи, а человек-то он стоящий?

— Еще бы!.. Из старой аристократической семьи, инженер… Ума не приложу, что делать, — огорченно продолжал фон Штумп. — Не могу же я обратиться к нему с вопросом о его намерениях! Вероятно, он дал повод Милде на что-то надеяться. Если он порядочный человек, должен сам внести в их отношения ясность.