В глубинах океана - [10]

Более насущный вопрос состоял в том, что делать дальше. Тридцать секунд напряженной работы доказали мне, что я могу сколько угодно выбрасывать и втягивать свои «ноги», пока не сядут все батареи, но капсула при этом даже не пошевелится. Им просто не от чего было отталкиваться; до дна отсюда не дотянуться. Я попытался раскачивать капсулу, перемещая собственный вес. Мне удалось таким образом поворачивать капсулу, но «берег» от этого ничуть не стал ближе. Было похоже на то, что единственный вид свободы передвижения, который у меня оставался, — в вертикальном направлении.

Это меня слегка огорчило. Я планировал оставить у входа, если бы я его нашел, небольшой сонарный транспондер,[2] который послужил бы маяком для субмарин полиции.

Если я сброшу его здесь, это будет иметь мало смысла, поскольку его заметит первый же абориген, проплывающий как над тканью, так и под ней. Если бы я располагал временем для тщательного обдумывания и предвидением какого-нибудь героя приключенческих книг, я мог бы сбросить транспондер тогда, когда понял, что потерял контроль над капсулой; но я этого не сделал, и уже не имело смысла расстраиваться по этому поводу.

Я мог бы подождать, пока меня не обнаружат и не понесут куда-нибудь, а затем попытаться незаметно сбросить прибор по пути — но это уже скорее смахивало на то, будто я собирался поставить мировой рекорд по оптимизму.

И все же я не мог примириться с мыслью, что мне придется возвращаться на поверхность, не выполнив ни одной из поставленных передо мной задач, — а так приятно было бы это сделать, несмотря на то что все уже казалось безнадежным. Пока ты жив и здоров, безнадежных ситуаций не бывает.

Поэтому я остался. В любом случае всплывать пока смысла не было. Кислорода у меня оставалось достаточно, к тому же я еще лелеял надежду на то, что смогу раздобыть какую-нибудь полезную информацию до того, как они — кто бы ни были эти «они» — меня обнаружат. Эту надежду мне удавалось сохранять почти шесть часов.

На этот раз появилась не девица, а мужчина, который вполне мог принадлежать к той же самой группе. Насколько мне удалось разглядеть, на нем было надето точно такое же снаряжение для плавания. Когда я впервые его заметил, он плыл прямо ко мне над крышей, приближаясь с той стороны, в которой, по моим соображениям, располагался вход. Несомненно, он меня видел, вернее, видел мою капсулу. Жаль, что я не заметил его раньше — было бы интересно и даже полезно знать, нашел ли меня случайно проплывавший мимо пловец или здешние обитатели намеренно прочесывали район, в котором мог быть найден обломок кораблекрушения. Однако к незнанию тоже можно отнестись философски. Я смотрел, как он проплыл надо мной.

Он должен был без всяких хлопот распознать капсулу. Несмотря на то, что снаружи к ней приделано множество нестандартного оборудования, это обычная глубоководная спасательная капсула вроде тех, что вы найдете на любой субмарине, — сфера из силиконовых волокон и высокопрочного полимера, способная противостоять давлению морской воды на глубинах до двух миль. Она достаточно легкая для того, чтобы плавать, но та оснащенная всевозможным снаряжением модификация, в которой я сейчас находился, была снабжена еще и балластом. Не считая «ног» и оборудования для управления ими, у меня были фонари, транспондеры, различные датчики и несколько свинцовых плит, размещенных так, чтобы центр плавучести как можно точнее совпадал с геометрическим центром сферы. Всю разницу в плавучести давал свинец — без него, даже учитывая все остальное оборудование, я стал бы всплывать.

Пловец перестал грести руками, проплыл у меня над головой, затем, замерев, опустился рядом с капсулой. Теперь я видел его лицо сквозь шлем — по сути дела, сам шлем был едва заметен, и пловец выглядел так, как если бы он был с непокрытой головой. Никогда раньше, за все пять лет работы на Совет, я не встречал этого мужчину, но постарался хорошо запомнить его черную шевелюру, разрез глаз и тяжеловатую форму квадратного лица. Если я еще когда-либо встречу его, то узнаю сразу. Меня он, предположительно, видеть не мог — мои смотровые иллюминаторы были маленькими, а свет внутри — выключен. К тому же он не выказывал никаких признаков удивления, которых можно было бы ожидать от него, если бы он знал или хотя бы догадывался, что внутри находится живой человек.

Он приблизился, чтобы потрогать оборудование моей капсулы — приблизился настолько, что я уже не мог видеть, чем он занят. Я говорил себе, что он не может причинить мне никакого вреда, особенно если учесть, на какие рабочие нагрузки была рассчитана моя капсула, но все же мне было бы гораздо спокойнее, если бы его руки были постоянно у меня на виду. Несомненно, он проверял на прочность разные вещи — на меня даже накатывала дрожь запертого в клетке цыпленка, когда он дергал за что-то особенно сильно.

Он снова отдалился и дважды обплыл вокруг капсулы, не отводя от нее глаз. Затем он опустился на ткань тента и прижал к ней голову, будто бы собирался пробить ее лбом.

Я не осмеливался перемещаться слишком быстро и не мог выглянуть в нижний иллюминатор, чтобы посмотреть, растягивается ли ткань под его шлемом достаточно для того, чтобы он мог смотреть сквозь нее, — все-таки его шлем намного меньше моей капсулы. Очень осторожно, чтобы не сотрясать капсулу слишком сильно, я опустился вниз, но к тому времени, когда я добрался до одного из нижних иллюминаторов, он уже успел встать — по крайней мере, я видел только его тень на ткани. Тень меня не обманула. Он удалялся в том же направлении, откуда приплыл.