В глубь веков - [22]
Таким образом, работа под руководством главы семейства, как говорится, закипела и еще за полчаса до захода солнца на ближайшем дереве уже была готова довольно обширная площадка, сплетенная частью из ветвей того же дерева, частью из других палок и прутьев. Сверху это нехитрое ложе было устлано толстым слоем мягкого мха, в который можно было зарыться для защиты от утренней свежести. В устройстве этой воздушной постели принимало участие все общество, не исключая даже детей, которые с большим интересом помогали переносить и подымать на дерево необходимый материал.
Усталые и непривычные к такой работе, друзья наши оказывали в ней лишь очень сомнительную помощь своим хозяевам, почему еще больше уронили в их глазах свое человеческое достоинство.
Наконец все приготовления были окончены и завершены всеобщим ужином, который, как и обед, состоял, конечно, из тех же плодов, а после ужина хозяева предложили всем немедленно же отправляться на покой, так как солнце уже скрылось и короткие тропические сумерки готовы были смениться быстро надвигавшейся ночью.
Ганс и Бруно помогли Иоганну и дяде Карлу кое-как взобраться на их помост, где, утомленные событиями этого дня, его волнениями, непривычным костюмом и работой, европейцы наши поспешили зарыться в мох.
— Ну, вот мы и устроились! — довольным тоном произнес профессор. — Не знаю, как вы, друзья мои, но я начинаю приспособляться к первобытной культуре.
— Не извольте беспокоиться, господин профессор, мы следуем за вами; с завтрашнего дня я начинаю учиться каркать по-вороньему, что в этом гнезде будет приличнее немецкой речи…
Вероятно, в другое время эта фраза была бы началом бесконечного пререкания, но теперь разговор на ней и оборвался. Усталость взяла свое. Все умолкли, чувствуя приятную истому отдыхающего тела и всем существом отдаваясь сладостному отдохновению, а через две-три минуты все четверо спали уже глубоким сном, которым закончился этот первый день, проведенный ими среди первобытных людей. И что бы ни ожидало их впереди, в этой таинственной области минувшего, но сейчас к ним слетел тихий и глубокий сон, и своей властью, властью великого утешителя всего живущего, отогнал от их мыслей все тревоги и все заботы.
Глава V
Корзины Ганса и Бруно. Допотопный выстрел
С большим трудом спустившись с дерева, они нашли местных жителей давно уже вставшими. Трое детей весело плескались в речке, тогда как трое старших хлопотали над сооружением новой корзины. Плели они ее без всякой системы, как придется, скрепляя между собой неровные и сучковатые прутья, и при этом укладка каждого из них представляла для этих людей совершенно самостоятельную и подчас нелегкую задачу.
Гостей своих они встретили очень радушно и сейчас же заметили их болезненное состояние, которое и было причиной того, что предположенная на сегодня экскурсия за плодами была отложена назавтра.
— Идите купаться, — вам будет лучше, — посоветовал им юноша.
— А потом поешьте плодов, они стоят вот там, под деревом, — ласково прибавила хозяйка, с необыкновенным сожалением глядя на жалкие фигуры путешественников.
Последовав этим заботливым советам, дядя Карл и его спутники действительно почувствовали себя значительно лучше, так что к концу завтрака у них завязалась даже довольно оживленная беседа.
— Знаете ли, господа, — сказал Бруно, — мне почему-то кажется, что, хотя наши хозяева и признали в нас людей, но мы все-таки кажемся для них, вероятно, такими же непонятными существами, какими для американцев казались Колумб и его сподвижники.
— Очень жаль только, что для полного нашего сходства с этими почтенными мореплавателями мы не имеем ни одежды, ни оружия, ни пищи, — заметил Иоганн, мрачно поглядывая на содержимое корзины. — Теперь я верю вам, господин профессор, что допотопный человек был не более ни менее, как травоядное животное, жил в гнездах, едва умел связать несколько слов, не знал даже того, что делалось чуть не перед самым его носом и уж, конечно, не имел ни малейшего представления о кухне, что, на мой взгляд, даже лишает его права называться человеком, и я уверен, что это и не люди, а просто особая порода обезьян.
— Любезнейший мой магистр гастрономии и кулинарии, — строптиво возразил господин Курц, — я никогда не позволяю себе совать свой нос в ваши кастрюли с соусом, а потому предлагаю и вам не болтать вздора о доисторическом человеке, достоинства которого вы, конечно, не можете ни понять, ни оценить; я же, Курц, профессор археологии, заявляю вам, что мы имеем случай наблюдать настоящего, слышите ли, настоящего человека.
— Очень может быть; я только боюсь, как бы этот настоящий человек на какой-нибудь зеленой лужайке не принялся бы мирно пощипывать сочную травку, предварительно опустившись, конечно, на четвереньки.
— Стыдитесь, Иоганн, — наставительно возразил Курц, — ведь все это вы говорите только потому, что эти люди не могут угостить вас мясным блюдом. Стыдитесь, не позволяйте желудку убить в вас человека!
