В джунглях Амазонки - [17]

Несколько дней спустя я снова отправился к озеру Невинности, как, с моей легкой руки, стали называть озеро. Мы пошли с моим приятелем, индейцем Хоа, ловить рыбу. Он нес лук, четыре стрелы со съемными наконечниками и гарпун в шесть футов длиной. Мы сели в челн, который нашли в ручейке, оттолкнулись от берега, взяли каждый по одному раскрашенному веслу и поплыли, высматривая добычу вдоль берега. Все было спокойно, только время от времени незамеченная нами ветка награждала нас таким толчком, что челн едва не опрокидывался. Требуется большое искусство, чтобы плавать в таких примитивных челнах, потому что малейшее неловкое движение нарушает равновесие. Вдруг Хоа вскочил, и черные его глаза заблестели от волнения. Он жестом приказал мне соблюдать тишину, но эта предосторожность была излишней с его стороны — я боялся не только двигаться, но даже оглянуться кругом из опасения, что челн опрокинется. Хоа схватил гарпун и сильным размахом метнул его в воду впереди нас, в то же время схватив веревку, привязанную к концу гарпуна. После упорной борьбы и нескольких смелых трюков для удержания равновесия, нам удалось, наконец, вытащить добычу. Это была большая плоская рыба, около четырех футов длиной, при такой же ширине, с длинным бичеобразным хвостом, у основания которого были две зубчатые иглы. Мы первым делом поспешили отрубить топором этот хвост, так как он проявлял слишком большую активность, что делало близкое соседство рыбы весьма опасным. Это был иглистый скат или, как его называют бразильцы, арайя. Когда скат был мертв, я вырезал обе зубчатые иглы и. рассмотрев их, понял, почему этих рыб боятся все, кто их знает. Хоа рассказал мне, что они нападают на всякого кто отваживается влезть в воду, и острыми зубчатыми иглами наносят рану, которая в большинстве случаев оказывается смертельной, так как иглы хрупки и ломаются в ране. Туземцы твердо верят, что во всех хищных и опасных животных живет злой дух, и убеждены, что, если какое-нибудь из этих животных их ранит, надежды на выздоровление нет; поэтому они почти никогда не лечат ран и часто погибают.

Я уже упоминал о пираруку, самой большой съедобной рыбе Амазонской области. Взрослые экземпляры ее достигают веса 250 фунтов. Мне удалось наблюдать эту замечательную рыбу в озере Невинности, около берега, где было мелко. Старая рыба, длиною около семи футов, плыла, окруженная стаей молоди. Индеец, указавший мне на эту семью, встал в челноке, приладил одну из своих девятифутовых стрел к луку, натянул тетиву и выпустил стрелу в голову старой рыбы.

Лук, которым пользовался индеец, был его собственного изделия. Он имел около 7 1/2 футов длины и отличался большою крепостью, а стрелы были изготовлены из особого сорта тростника. Съемная часть стрелы представляла собою короткий, но необычайно твердый кусок дерева с железным наконечником, снабженным двумя шипами. Когда острие вонзается в мясо, этот твердый кусок отскакивает, но остается прикрепленным к стержню стрелы короткой крепкой веревкой. Благодаря этому приспособлению стрелы не ломаются от порывистых движений жертвы. К самому железному наконечнику привязана длинная веревка, посредством которой охотник может управлять движениями раненого животного. Вся эта система представляет верх изобретательности и как нельзя лучше подходит к тем условиям, в которых приходится действовать амазонскому охотнику.

Когда стрела индейца попала в пираруку, рыба поплыла к берегу, таща за собою с большой скоростью челн и нас двоих. Мы запутались в нависших ветках деревьев и вступили здесь в борьбу с рыбой, рискуя каждую минуту опрокинуться, а перспектива очутиться в воде озера Невинности вовсе не улыбалась.

Наконец, мы вытащили нашу добычу на берег. Я послал индейца в поселок, поручив ему идти как можно скорее и привести людей, а сам остался сторожить мертвую рыбу, чтобы ее не растащили грифы или хищные млекопитающие. Если бы мы оставили рыбу на берегу, хотя бы на короткое время, то по возвращении нашли бы только обглоданный костяк. Индеец вскоре вернулся с двумя помощниками. Они проткнули шест через огромные жабры пираруку и понесли ее домой.

В этих водах водится в большом количестве еще другая небольшая рыба пирайя (Serraselmus piraya). Туземцы питают к ней такой же страх, как к аллигатору или к акуле на морском побережье. Свирепость этих пирайя, по-видимому, не имеет границ. Они нападают на других рыб и откусывают у них большие куски плавников и хвостов. Хотя пирайя не больше сельди, но нападение ее на человека может оказаться роковым, если она нападает большой стаей.

Вот что пишет об этой рыбе Броун в своей книге о Гвиане:

«Пирайи в реке Корентине были в таком количестве и так свирепы, что временами было опасно войти в воду глубже, чем по колено. Даже маленькие экземпляры этих вечно голодных рыб дерзко подплывали к нам, ударялись о наши ноги и отплывали на короткое расстояние. Они накидывались на рулевое весло в то время, как оно тащилось в воде за кормой челна, и выкусывали из него куски. Однажды я застрелил тапира, и, пока его тянули по реке на берег, пирайи откусили ему нос. Мои спутники ловили пирайю из любви к спорту и, освободив от крючка, опускали снова в воду с разодранным и окровавленным ртом. Тут на них немедленно накидываются их же собратья и пожирают. Даже в то время, как одну рыбу тащат на удочке, другие, пользуясь ее затруднительным положением, нападают на нее».