В двух шагах от рая - [7]

Писали солдаты медленно, с ошибками, пропуская целые предложения. Дедушки вообще не писали, только вид делали.

– Чириков, чтоб к утру моя тетрадка была заполнена, – ефрейтор Прохоров расчерчивал поле для игры в морской бой.

– Пока писать не надо. Я скажу, когда писать! Вы все должны умело, на конкретных примерах пропагандировать благородные поступки советских воинов по отношению к местному населению. Кто знает такие примеры? Никто не знает! Отлично! Газеты надо читать! Зачем в Ленинской комнате подшивки лежат? Чтобы вы, кретины безмозглые, читали, а не шашки пальцами щелкали! К следующему занятию чтобы каждый знал по два примера. Буду спрашивать!

– Кто ест мясо, часто болеет насморком, – изрек, хитро прищурившись, прапорщик Пашков. – Ночью от мяса у мужчины кое-что начинает шевелиться, приподнимается одеяло, ноги оголяются, а кондер на полную мощность морозит – отсюда и насморк.

Шарагин добродушно рассмеялся.

Старший лейтенант Чистяков сгреб в охапку валявшийся в шкафу в офицерской комнате купол парашюта, запрятал в сумку. В это время дня повадился он греться на солнце, нашел укромное местечко за модулями, чтоб не мозолить глаза начальству.

– Выходи строиться! – загорланил, ровно петух в деревне, дневальный.

– Слушай сюда, петушиная харя! – Чистяков стащил солдатика с тумбочки, сжал рукой шею: – Ты чего мне в ухо орешь?! Я на заслуженном отдыхе. Понял? Меня не тревожить по пустякам. Если что серьезное, лейтенант Шарагин знает, где найти.

Глава вторая ЗАРАЗА

С наступлением жары рота села на струю. Дристали и денно и нощно.

Дорожку, ведущую от казармы в отхожее место, казалось, утрамбовали до твердости асфальта. Каждые полчаса, а то и чаще из модуля несся очередной боец. Чижи, черпаки и дедушки уравнялись в беде, и соседствовали друг с другом на очке.

Не хватало газет. Пропала подшивка «Красной Звезды» из Ленинской комнаты. Немилов жутко ругался, называл похитителей диверсантами, грозился особым отделом, на всякий случай унес и спрятал подшивку «Правды». Замполит слыл чистюлей, мыл руки раз семнадцать с половиной за день, ни до чего не дотрагивался, тонкие, бледные губы его слегка подрагивали при виде изнемогающих от поноса солдат, лицо выражало брезгливость к проникшим в роту болезням, ровный пробор, чистые ногти и безукоризненно белые подворотнички выдавали его открытое презрение к солдатне и отдельным не особо чистоплотным офицерам полка.

Цветущие, здоровые, загорелые парни, пораженные амебиазом или еще какой местной гадостью, быстро скисали, зеленели, становились вялыми и осунувшимися. Худели на глазах, обезвоженные болезнью.

Подъем-сортир-физзарядка-сортир-завтрак-сортир-развод-сортир-политзанятия-сортир-чистка оружия-сортир-обед-сортир-наряд-сортир-ужин-сортир-отбой-сортир – и так – сутки напролет, – всех или почти всех словно цепью привязали к отхожему месту, и не отходили заболевшие дальше безопасного расстояния, которое позволяло быстрее пули душманской стремительно добежать до спасительного заведения.

Солдатня забыла про все на свете, и не радовалась ничему. Деды, и те настолько мучались от кровавого поноса, что плюнули на молодежь; не в силах были деды заниматься воспитанием салаг. Младший сержант Титов, любивший баловаться гирями, качая дембельские бицепсы и трицепсы, и наводчик-оператор, ефрейтор Прохоров – задира и скандалист, и сержант Панасюк угрюмо коротали дни в курилке, потому что от курилки было ближе бежать на очко. И все же сесть на струю считалось лучше, чем пожелтеть и загреметь в госпиталь с гепатитом.

Из офицеров роты зараза миновала Чистякова и Моргульцева. Женька уверен был, что боженька бережет его, и на боевых и от болезней, потому что два года носит он в кармане образок. Образок тот запрятала ему в чемодан перед отъездом мать. Женька обнаружил иконку в пути, выбрасывать не стал, припрятал получше, ближе к документам, и через таможню, через границу провез незамечено. Немилов однажды Женьку подловил с иконкой, пристыдил, но докладывать куда-либо струхнул. Один раз, правда, боженька, присматривавший за Женькой, маху дал, не углядел: одной ложкой с земляком-особистом варенье домашнее Чистяков поел. Сперва особист полковой пожелтел, у него гепатит уже набирал силу, а спустя неделю последовал в «заразку», в инфекционный госпиталь, и Женька. На самом деле, конечно, Чистяков был тот еще безбожник, и господа и маму его поносил неоднократно, оставалось лишь удивляться, почему не завяли до сих пор у членов святого семейства уши, и не обрушилась на гвардии старшего лейтенанта кара небесная.

Ротный, капитан Моргульцев, причислял себя к законченным атеистам. В церкви отродясь не бывал, и в чудеса не верил. Спасался чесноком. Перед обедом съедал целую головку. Женька был не прочь чесноком подстраховаться, да вот только вечерами тогда на товаро-закупочную базу не пойдешь. А Женька таскался туда при первом удобном случае служащих Советской Армии женского пола развлекать. Под гитару пел. Амуры закрутил напоследок. Клялся, что влюбился по-настоящему, но из-за нее, ненаглядной красавицы, не останется. Вздыхал перед сном: «Блондинка… Не за чеки, а за настоящую любовь со мной …»