В доме коммерции советника - [73]

– Меня еще больше удивляетъ то, что каждый считаетъ своимъ долгомъ непремѣнно вмѣшаться въ это дѣло, – отвѣчала она съ гордостью, выпрямившись во весь ростъ и нервно тряхнувъ головою.

– Бѣдная золотая рыбка, не легко ей обороняться, что-бы не сдѣлаться жалкою игрушкою въ рукахъ эгоистовъ. А я этого положительно не хочу. Вѣдь, вы сами, докторъ, того мнѣнія, что сирота должна отдать себя на распоряженія старшихъ. Отсюда вы меня изгоняете, а между тѣмъ тамъ, – готовы сковать мои ноги цѣпями, что-бы я осталась. Желала-бы я знать, кто даетъ вамъ право на такое самовольное распоряженіе? Въ послѣдній разъ спрашиваю я васъ: что я вамъ сдѣлала?

Кети едва удерживала слезы, душившія ея горло; даже губы слегка тряслись отъ упорной борьбы.

– Ни слова болѣе, Кети! – прошепталъ Брукъ, схвативъ ее руку своими холодными, точно желѣзными пальцами. – Счастіе, что я знаю всю вашу честность и вашу неспособность разыгрывать комедіи, а то я подумалъ бы, что вы преднамѣренно избрали эту утонченную пытку для того, что бы вырвать у меня мою самую сокровенную тайну. Но я не хочу этого.

Брукъ скрестилъ руки на груди и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ дому, потомъ остановился, снова подошелъ къ Кети и сказалъ:

– Впрочемъ, мнѣ очень интересно знать, какимъ образомъ я надѣваю на васъ цѣпи, чтобы вы здѣсь остались? – спросилъ онъ совершенно спокойно.

Кети сильно покраснѣла; нѣсколько минутъ она медлила отвѣтомъ, но потомъ рѣшительно сказала:

– Вы желаете, чтобы я сдѣлалась хозяйкою въ виллѣ Баумгартенъ.

– Я?

Докторъ удивленно посмотрѣлъ на молодую дѣвушку и, судорожно прижавъ руки къ груди, громко засмѣялся.

– А на чемъ основано это предположеніе? Для чего мнѣ желать, чтобы вы сдѣлались владѣтельницею виллы? – спросилъ онъ, сдерживая свой голосъ.

– Потому что, если вѣрить Флорѣ, вамъ не хочется оставить больную Генріэтту на произволъ судьбы, – отвѣчала Кети откровенно. – Вы находите, что я съ любовью ухаживаю за бѣдною сестрою; а для того, чтобы и на будущее время положеніе ея въ домѣ совѣтника не измѣнилось, я должна сдѣлаться женою Морица.

– И вы думаете, что я тоже участвую въ этой семейной интригѣ? И вы не шутите? Неужели-же вы забыли, какъ я возставалъ противъ вашего желанія ухаживать за Генріэттою и совѣтовалъ вамъ воротиться въ Дрезденъ?

– Съ тѣхъ поръ многое уже измѣнилось, – возразила она поспѣшно; – въ сентябрѣ мѣсяцѣ вы на-всегда уѣдите отсюда, и тогда вамъ будетъ безразлично, кто живетъ и хозяйничаетъ въ виллѣ. Ваше спокойствіе не будетъ нарушаемо несимпатичною личностью…

– Кети! – воскликнулъ Брукъ съ упрекомъ.

– Что прикажите, докторъ? – Впрочемъ, мысль подобнаго устройства весьма понятна и естественна, и только такое неразвитое существо, какъ я, могло такъ долго не замѣтить, что вокругъ него происходитъ, – сказала она съ притворнымъ равнодушіемъ, точно вдругъ пріобрѣла многолѣтнюю опытность.

– Тогда ничто не измѣнилось-бы въ семейномъ кружкѣ, въ составъ котораго не вошло бы посторонней личности; все домашнее устройство осталось-бы, какъ было, всѣ привычки, порядки въ виллѣ не измѣнились-бы ни на волосъ. Все, даже мой желѣзный шкафъ въ башнѣ могъ-бы остаться на мѣстѣ. Да, очень практично придумано.

– И это кажется вамъ настолько натуральнымъ, что вы остаетесь, не колеблясь? – спросилъ докторъ съ волненіемъ.

– Нѣтъ, докторъ, вы слишкомъ рано торжествуете, – вскричала она съ злорадствомъ. – Со мною трудно справиться; сегодня я уѣзжаю. Я пришла сюда, чтобы проститься съ тетушкою Діаконусъ, и, конечно, засмѣялась бы, узнавъ, что вы такъ поздно вздумали изгонять меня, если-бы это не оскорбило мое самолюбіе. Мои сестры сегодня только открыли мнѣ глаза и разсказали мнѣ о той счастливой будущности, которую для меня подготовляютъ. Въ моментъ неожиданнаго открытія я почувствовала, что изъ голубой гостинной президентши мне осталась только одна дорога, а именно: на станцію желѣзной дороги; и я бы тотчасъ уѣхала, если-бы не вспомнила о принятыхъ на себя обязанностяхъ. Впрочемъ, я уѣзжаю только на время, а тамъ постараюсь убѣдить Морица, чтобы онъ на-всегда потерялъ надежду на мое къ нему расположеніе, никогда не расчитывалъ на другія отношенія со мною, кромѣ строго родственныхъ, и возьму съ него слово не принимать со мною другаго тона, кромѣ тона опекуна.

Сказавъ это, Кети низко опустила голову, ея грудь порывисто поднималась и опускалась, все лицо горѣло яркимъ румянцемъ женской стыдливости; но она, во что бы то ни стало, хотѣла высказаться человѣку, который, по ея мнѣнію, такъ несправедливо судилъ о ней.

Брукъ вздохнулъ свободнѣе и выпрямился, точно съ плечъ его свалилась тяжесть.

– Съ того памятнаго дня, какъ мы внесли въ вашъ домъ больную Генріэтту, между ею и тетушкою Діаконусъ завязалась тѣсная дружба, – продолжала Кети съ поспѣшностью. – Теперь я спокойнѣе уѣду, зная, что тетушка возьметъ Генріэтту на свое попеченіе. Объ этомъ хотѣла я просить ее, когда, нѣсколько минутъ тому назадъ, приближалась сюда. Но теперь я напишу ей изъ Дрездена, потому что вы сами поймете, можетъ-ли изгнанная изъ вашего дома, снова вступить на его порогъ?

Съ этими словами молодая дѣвушка прошла мимо него.