В долине Маленьких Зайчиков - [61]

Через несколько минут Праву уже знал несложную биографию Кымытэгина. Родился в прибрежном селении. После семилетки работал в колхозе мотористом промыслового вельбота, затем ушел в армию. Там стал шофером. После демобилизации его уговорили работать в окрисполкоме.

– Теперь вожу начальство, – с деланным огорчением говорил Кымытэгин. – Работа не пыльная, как говорят русские. Зимой еще есть куда поездить, а летом вовсе некуда. Так и сижу в гараже. Иногда, когда становится совсем тошно, сажусь на бульдозер. Но ничего, жить можно! Зарплата приличная. Вот сегодня отвез заведующего финансовым отделом окрисполкома на аэродром, завернул в магазин, купил чего надо. Поставлю машину в гараж и пойду отдыхать. Жены нет, комната есть, никто над тобой до следующего утра не командует.

В свою очередь Кымытэгин поинтересовался, чем занимается Праву.

– Слышал, – сказал Кымытэгин, когда Праву сообщил, что работает в Торвагыргыне. – Много раз говорили о вас. Собираются выдвигать. Председатель ругался: кадров местных не хватает, а человека с высшим образованием держат в глуши, не дают расти…

Кымытэгин оказался человеком очень осведомленным в делах окружного комитета партии.

Подъехали к гаражу. Праву вышел из машины.

– Может быть, составите компанию? – Кымытэгин выразительно показал на две бутылки спирта, лежавшие рядом с ним на сиденье.

Праву вспомнил слова, сказанные Тымнетом: смотри не напейся. Он взглянул на Кымытэгина, колеблясь.

Внутренний голос подсказывал отказаться от выпивки, но тут же примешивался другой и очень убедительно внушал, что в его положении нет ничего лучше, как хорошенько выпить. В самом деле, испокон веков ведется прибегать в таких случаях к спасительному вину – для забвения, видимо. Праву не первый и не последний… Что же делать? Идти к Тымнету, который все знает и будет утешать, не понимая глубины его обиды и разочарования? Или пойти в кино?.. Нет, лучше уж к Кымытэгину.

Жилище шофера оказалось в одном из новых домов, выстроившихся рядком в верхнем Анадыре. Одну из комнат в двухкомнатной квартире занимал Кымытэгин.

Хозяин скинул спецовку, тщательно умылся и принялся готовить закуску. Достал откуда-то две огромные замороженные нельмы и положил на стол.

– Мы не будем их строгать, – сказал он, принеся из кухни топор. – Мы их побьем. Так вкуснее.

Он разложил на газете рыбины и сильными ударами обуха топора расколотил их. Потом поставил несколько банок с консервами и гордо сказал:

– Китайское мясо. Курица и утки. Но сварены так, что не разберешь, где утка, а где курица. Правда, живую курицу я видел в бухте Провидения, но ел ее только в консервированном виде… Садитесь на диван. Это хороший диван. Раньше он стоял в приемной председателя окрисполкома.

Стол, на котором разложил еду Кымытэгин, тоже, должно быть, когда-то стоял в учреждении: из боковых планок еще торчали лохмотья сукна.

Кымытэгин разлил спирт по стаканам и спросил:

– Вы пьете какой: чистый или разведенный?

– Разведенный, – уверенно сказал Праву.

Чокнулись стаканами.

– За что пьем? – спросил Праву.

– Первый тост за Чукотку, – предложил Кымытэгин. – Так всегда начинает заведующий окружным плановым отделом Нацваладзе.

– Хорошо, – согласился Праву и выпил. Спирт обжег внутренности, и Праву поперхнулся.

– Скорей! Скорей! – Кымытэгин протянул ему большой кусок мерзлой рыбы, обсыпанный солью.

Прошла горечь во рту, а в желудке зажегся маленький костер, который погнал тепло по всем жилам.

Праву обвел потеплевшими глазами комнату и спросил:

– Что ж ты не женишься? У тебя хорошая специальность, комната есть.

– Разве тут женишься? – презрительно протянул Кымытэгин, наливая по второй. – Здесь все девушки ждут каких-то необыкновенных женихов. Я разочаровался. Вот перееду в колхоз – там другое дело. А здесь какая-нибудь фифа, завитая как каракуль, все фыркает, пфукает, будто родилась не в яранге, а во дворце, в худшем случае в доме командира полка. Я спрашиваю одну: «Кто тебе возит лед?» А она: «Чукчи привозят». Хохотал я. Спрашиваю: «А кто ты сама такая? Неужели не чукчанка?» Так она рассердилась. Вот вы не знаете: есть такие, которые стыдятся родного чукотского языка, выдают себя за чуванцев и черт знает еще за кого! – Кымытэгин разгорячился: – А меня нипочем не оторвать от Чукотки… Все дело в том, что цивилизация портит людей! – Он пытливо посмотрел на Праву. – Это точно! – продолжал он. – Я читал. В книге Амундсена об эскимосах. Он там говорит, что не пожелал бы никогда эскимосскому народу встречаться с цивилизацией.

– Ну, ты тут не разобрался как следует, – возразил Праву. – Амундсен имел в виду капиталистическую цивилизацию.

– Может быть, я не прав, – кивнул отяжелевшей головой Кымытэгин. – Но обидно, когда мне говорят: какой же ты чукча, раз живешь в хорошем доме, водишь машину и правильно говоришь по-русски?

– Кто же так говорит?

– Есть такие, – уклончиво ответил Кымытэгин и снова наполнил стаканы.

Дальнейшее Праву помнил плохо. Сквозь провалы в памяти перед ним маячило лицо Кымытэгина, вспотевшее и красное. Потом Праву очутился на диване, который когда-то стоял в приемной окрисполкома.

Пробуждение было мучительным. Когда Праву открыл глаза, он увидел над собой покачивающийся потолок. В ужасе зажмурился, но покачивание продолжалось. Вчерашнее представлялось мрачным и позорным. Праву краем глаза взглянул на стол и быстро отвернулся: растаявшие куски сырой рыбы, окурки, натыканные в консервные банки, бутылки внушали отвращение.