В долине Маленьких Зайчиков - [47]

Жена Кымыргина Вэльвунэ помогала Росмунте нянчить Мирона, который день ото дня становился все более требовательным. Волоски на его голове потемнели, но глаза по-прежнему отливали небесной синевой.

Вместе с другими пастухами Коравье ходил за стадом, таскал громоздкий аппарат с гексахлораном – средством против оводов. До ломоты в спине качал насос, опрыскивая испуганных оленей.

С радостным чувством предстоящего свидания с женой Коравье возвращался с пастьбы и, пока шел по тундре, успевал набрать для сына несколько горстей спелой морошки.

Росмунта встречала его не так, как в стойбище Локэ. Она быстро усвоила правила новой жизни, утверждающие равенство мужчины и женщины. Особенно следила она за чистотой и порядком, выучившись этому в медпункте у доктора Наташи.

Когда Коравье приходил домой, первое, что ему приходилось делать, – это мыться под блестящим рукомойником, сделанным из большой консервной банки. Росмунта стояла рядом и держала наготове полотенце. Под ее строгим взглядом Коравье терялся, и скользкий кусок мыла часто падал в траву.

Росмунта садилась есть вместе с мужем. Поневоле Коравье приходилось делиться с ней мужскими новостями и мыслями. Недавно правление колхоза прислало письмо. Оно, к великому сожалению Коравье, было написано на русском языке, иначе он не преминул бы громко прочитать его неграмотной Росмунте, которая хоть и обрела равенство с мужчиной, но не могла различать следы человеческой речи на бумаге. Как объяснили Коравье, колхоз строил ему дом. Две трети его стоимости государство брало на себя, а остальную сумму надо было выплачивать в течение десяти лет. Коравье ничего не понял в расчетах, но бумагу тщательно спрятал.

Разговоры за едой проходили в мечтах о новом доме, о том, что они туда поставят и к какому окну придвинут стол, на котором можно будет читать и писать.

– Купим радиоприемник, такой, как у Кымыргина – с керосиновой лампой, и будем слушать все новости, – говорил Коравье.

– Мирону поставим настоящую кровать на ножках, – подсказывала Росмунта.

– И себе такую же заведем, – добавлял Коравье.

Часто, возвращаясь из стада, Коравье останавливался на вершине холма и смотрел на стойбище Локэ, притаившееся в долине Маленьких Зайчиков. Люди быстро перебегали из яранги в ярангу. Они вели себя под стать постоянным обитателям долины, давшим ей имя, – маленьким, незаметным в тундре, серым шустрым зайчикам.

Коравье вспоминал свое прошлое, и странное щемящее чувство охватывало его. Он начинал пытливо прислушиваться к собственным мыслям. Может быть, он жалел о покинутой жизни? Но сожаления не было. Так что же его беспокоит и заставляет перебирать в памяти прожитое? Почему его интересует, что делает в эту минуту его друг Инэнли? Женился ли он? Или по-прежнему ждет смерти старшего брата? Пока он ждет, от Анканы останется мало удовольствия. Тело ее не будет таким горячим, как у молодой, а изо рта запахнет гнилыми зубами…

Что делает старик Нонно, ослепший от трахомы и болезней, которые держат его на краю жизни? Дал ли он слово умереть? Может, он уже в другом мире?..

Так размышлял Коравье и не подозревал, что в его душе зреет лучшее из лучших человеческих чувств: беспокойство за судьбы других людей, стремление сделать их жизнь такой же светлой и наполненной радостью, как и собственная. Как верно сказано: радость, разделенная с другом, увеличивается вдвое!

Однажды Коравье возвращался из стада, погруженный в мысли. Подходя к яранге, поднял голову и увидел рядом с улыбающейся Росмунтой Праву.

– Етти! – закричал Коравье и бросился к другу. Он не знал, как выразить радость. Но недаром он жил в поселке, где почти половина жителей были русскими. Сначала он сжал руки Праву так, что тот охнул. Потом обхватил поперек туловища и подержал некоторое время. В довершение всего хлопнул гостя широкой ладонью по спине, и Праву едва не прикусил язык.

По обычаю, Коравье не торопился с расспросами, пока Праву не насытится и не напьется с дороги. Сидя рядом, он соревновался с Росмунтой в гостеприимстве. Вслед за истекающими сладким соком оленьими языками на тарелке появилось оленье жаркое, приготовленное по рецепту зоотехника Мельникова. Праву ел и похваливал кулинарные способности Росмунты.

– Она быстро научилась варить русскую еду, – поддакивал Коравье. – Правда, один раз чуть мне язык не сожгла. Есть такой порошок, который кладут в пищу русские. Он похож на ружейный порох, но крепче самого черного табака. Его надо понемногу класть в еду, а Росмунта не рассчитала, много положила. Я торопился в стадо и хватил с голоду кусок, обсыпанный перцем-порохом. Сначала подумал – просто горячо. Но чем больше я терпел, тем жарче становилось во рту. Всю дорогу до стада в каждом ручейке, лужице полоскал язык, пока не унялся жар во рту… Потом ничего, привык понемногу.

За чаем, выждав отведенный правилами приличия срок, Праву стал рассказывать о совещании оленеводов в Магадане.

Когда проснулся Мирон, приученный по совету доктора Наташи спать днем, Росмунта на него зашикала и быстро сунула ему полную грудь.

Коравье слушал Праву внимательно и, подбадривая рассказчика, приговаривал: