В долине лотосов - [28]

Ху Юйинь остолбенела. Теперь она начала понимать, к чему та клонит, и чувствовала себя как на допросе.

– Для каждого базарного дня ты делаешь отвар примерно из пятидесяти фунтов риса. Некоторые называют это домашним промыслом, но мы пока не будем этого касаться. Отвара из одного фунта хватает приблизительно на десять мисок. Цену ты берешь невысокую, качество еды неплохое, специй и масла не жалеешь, поэтому некоторые покупатели тебя любят. В день ты продаешь более пятисот мисок, значит, получаешь минимум пятьдесят юаней, а налога платишь всего один юань. В месяц, за шесть базарных дней, выручаешь триста юаней. Допустим, что сто из них идут на покупку риса и сои для сыра, я нарочно считаю в твою пользу, так? Стало быть, в месяц у тебя двести юаней чистого дохода. К слову сказать, столько зарабатывает начальник целой провинции! За год ты получаешь две тысячи четыреста юаней, а за последние два года и девять месяцев получила шесть тысяч шестьсот юаней!

Ху Юйинь никак не ожидала, что руководительница группы насчитает такую астрономическую сумму. Она, Ху, получает столько же, сколько начальник целой провинции?! Эти странные подсчеты ударили ее, словно гром, и она через силу залепетала:

– У меня просто мелкая торговля, я никогда так не считала… С трудом сводили концы с концами, а все, что заработали, пустили на дом… Товарищ Ли, у меня есть разрешение на лоток, я торгую законно, с разрешения правительства…

– А мы и не говорим, что ты торгуешь незаконно или спекулируешь! – Ли Госян по-прежнему как будто улыбалась и в то же время не улыбалась. – У входа в этот дом висят надписи, в которых говорится, что вы «обрели красное социалистическое богатство», так? А писал эти надписи вредитель Цинь Шутянь, не так ли? Ты не волнуйся, я всего лишь хочу выяснить правду.

Ху Юйинь из страха вдруг бросило в какое-то холодное безразличие. Она сидела, уставя глаза в пол и крепко сжав губы. Но гостья не обращала внимания на ее состояние и не ждала ответа, а продолжала:

– Еще одно обстоятельство. Заведующий зернохранилищем Гу Яньшань к каждому базарному дню выделяет тебе шестьдесят фунтов риса для отвара, правда? – лицо Ли Госян становилось все строже, как на допросе пойманной проститутки.

– Нет, нет! – запротестовала Ху Юйинь, выходя из своего оцепенения. Даже если она сама преступница, она не должна подводить такого хорошего человека, как Гу Яньшань. – Это вовсе не рис, а рисовые отходы, почти пыль. Нам каждый раз приходится выбирать из них камушки, рисовую шелуху, землю. К тому же эти отходы товарищ Гу дает не только нам, но и многим другим, ими откармливают свиней… Я сначала тоже так делала, а потом уж завела лоток…

– Когда я сказала, что на каждый базарный день ты тратишь пятьдесят фунтов риса, я и имела в виду, что десять фунтов уходит на всякие камешки, шелуху и землю. Надеюсь, довольно? Как видишь, я все время считаю в твою пользу. Но другие откармливают свиней и продают их государству, а ты кормишь отбросами людей и наживаешься на этом!

Окончательно придавив своими словами Ху Юйинь, руководительница группы вдруг снова снизила тон и продолжила чтение из блокнота:

– Итак, за два последних года и девять месяцев, то есть за сто девяносто восемь базарных дней, заведующий зернохранилищем Гу Яньшань выделил тебе одиннадцать тысяч восемьсот восемьдесят фунтов риса. Ничего себе! Конечно, я понимаю, у вас с ним какие-то особые отношения, но главное сейчас не в этом…

Ли Госян сделала в блокноте пометку «Проверено у самой лоточницы Ху Юйинь, ошибок нет» и направилась к выходу. Ху Юйинь пошла за ней, но не могла произнести даже самых обычных слов, приличествующих хозяйке, – в ее душу точно вылили котел кипящего масла.

Вечером она рассказала обо всем мужу. На этот раз они уже оба дрожали от страха, как будто новые богачи, которых действительно ожидает вторая земельная реформа. Прежние богачи давно были объявлены вредителями, прогнили с головы до пят и уже больше не боялись, а супруги Ху разбогатели только в последнее время. Неужели при очередном определении социального положения их отнесут к новым помещикам или кулакам?!

С тех пор супругам даже ночью было трудно сомкнуть глаза. Они оба поняли, что им суждено доживать век в старом доме. Правда, этот дом был весьма доступен для воришек, но зато обладал своего рода политической безопасностью. Они уже больше не думали ни о собственных детях, ни о приемышах и втайне даже радовались, что у них нет детей. Ведь эти дети несли бы на себе клеймо вредителей, то есть с самого начала были бы живыми мертвецами.

Глава 4. Куры и обезьяны

Наконец рабочая группа созвала собрание всех жителей села. Оно происходило вечером, на базарной площади. На сцене, где иногда устраивались представления, повесили все тот же чихающий газовый фонарь, но на сей раз он был починен и горел ярким белым светом, так что лица людей казались бескровно-бледными. От предыдущих собраний это отличалось еще и тем, что руководители села не были приглашены в президиум: заведующий зернохранилищем Гу Яньшань, секретарь партбюро Ли Маньгэн, налоговый инспектор и другие – все сидели под сценой на принесенных из дома скамеечках или первых попавшихся кирпичах, иногда покрытых газетами. Супруги Ху жались рядом с ними, как бы ища поддержки и защиты. В президиуме восседала только рабочая группа. Сельчане, всегда чуткие к таким переменам, были немало изумлены и стремились сесть поближе. Некоторые даже специально пробирались к сцене, чтобы поглядеть, как ведут себя «солдат с севера» и секретарь партбюро.