В долине лотосов - [16]

Так или иначе, но сельчане не презирали Цинь Шутяня. Он всегда улыбался людям, здоровался с ними, и люди, как правило, отвечали ему тем же. Многие были не прочь посидеть с ним на краю поля, отдохнуть в холодке, свернуть цигарку.

– Братец Цинь, спой нам что-нибудь!

– Нет, лучше расскажи про Лю Бэя, Сунь Цюаня или Юэ Фэя [14]!

– В прошлый раз ты еще недорассказал про Фань Лихуа [15]…

Даже девушки и молодые женщины не робели перед ним и, случалось, просили:

– Помешанный Цинь, приставь к дому лестницу, разложи на крыше эту бататовую кожуру, пусть подсохнет!

– Помешанный Цинь, иди скорее сюда! У моей матери вдруг открылось кровотечение, сбегай в медпункт за фельдшером!

Деревенские ребятишки, не разбираясь в классовых различиях, просто называли Циня «дядей Помешанным», по-видимому думая, что это его имя.

* * *

Двадцать два вредителя со склоненными головами, ведомые Цинем, вошли в подвал общественной столовой, пропахший кислой капустой, взяли каждый по кирпичу или куску черепицы и расселись на полу. Вслед за вредителями вошли заведующая столовой Ли Госян, вечный активист Ван Цюшэ и два оперработника. Один из работников, держа в руках список, начал выкликать вредителей по именам, а они должны были докладывать о своих преступлениях. Взгляды оперработников сверкали холодным блеском, точно мечи; казалось, они видят каждого насквозь. Когда очередь дошла до одного «контрреволюционера с дореволюционным стажем», из дальнего угла неожиданно откликнулся детский голос, принадлежавший мальчику лет одиннадцати или двенадцати. Оперработники несколько удивились: когда этот сопляк, родившийся после революции, успел стать старым контрреволюционером? Но Цинь Шутянь поспешно доложил, что речь идет о дедушке этого парня, а у того чахотка, кровохарканье и вообще он не встает с постели, вот и пришлось вызвать его внука; если у начальства будут какие-нибудь указания, внук все передаст. Ван Цюшэ, обозлившись, плюнул в сторону мальчишки: – Убирайся отсюда! Оказывается, у этих вредителей уже потомки есть… Сколько же поколений мы будем с ними бороться?

Затем Ли Госян раздала каждому вредителю по листу бумаги и велела писать следующий лозунг: «Да здравствуют три красных знамени – большой скачок, генеральная линия и народные коммуны!» Писать нужно было дважды: один раз правой, а другой раз левой рукой. Опытные вредители сразу поняли, что это связано с контрреволюционным лозунгом, появившимся в селе, с необходимостью сверить почерки, и ничуть не испугались. Они знали, что, когда что-нибудь случается, расследование всегда начинают с них. А те, что потрусливее, дрожали от ужаса, как будто их лишали жизни или по крайней мере родителей.

Оперработников и заведующую столовой очень огорчило то, что из двадцати двух вредителей чуть не половина оказалась неграмотной и всячески доказывала это. Ван Цюшэ объяснил:

– Все крупные помещики и богатеи из нашей округи еще накануне революции сбежали в Гонконг и на Тайвань, а осталась всякая мелочь пузатая – грязные свиньи и собаки!

Зато Цинь Шутянь попросил у заведующей даже лишний лист бумаги и каждый из них исписал ровными, крупными, будто напечатанными иероглифами. Впрочем, его почерк вполне можно было проверить и по тем лозунгам, которые были начертаны на стенах или на скалах. Остальные грамотные вредители тоже заполнили свои листы; оперработники и заведующая после недолгого совещания снабдили каждого полезным напутствием – о том, как им нужно подчиняться закону, – и только тогда отпустили.

Главное подозрение падало на Цинь Шутяня, но когда опросили кадровых работников села, те в один голос отвечали, что он в последние годы ведет себя очень хорошо, активно трудится и ни в чем дурном не замечен. Да и почерк его не совпадал с тем, каким был написан лозунг на уборной. Тогда Ли Госян и Ван Цюшэ предложили проверить Ху Юйинь, которая своим кокетством разлагает местные кадры; к тому же отец ее был бандитом, а мать – проституткой. Оба оперработника в первый же базарный день пошли к лотку Ху Юйинь, взяли по миске рисового отвара с соевым сыром, сидели целых полдня, смотрели во все стороны, но увидели лишь, что хозяйка – красивая, улыбчивая баба, которая со всеми обращается приветливо и обслуживает так, как, к сожалению, и не снилось общественной столовой. К тому же Ху была малограмотна: как она смогла бы написать контрреволюционный лозунг? Да, она занимается мелкой торговлей, но зачем ей ругать политику трех красных знамен, когда именно эта политика позволила ей держать лоток?

Поскольку никаких других ниточек больше не нашлось, заведующая столовой дала оперработникам еще один совет: с помощью партийных и молодежных ячеек провести во всей объединенной бригаде политзанятие. Пусть каждый грамотный напишет о трех красных знаменах, а потом сверим. Провели и эту кропотливую работу, но никаких следов опять не обнаружили.

Небольшая еловая доска из стены общественной уборной стала поводом для взаимных подозрений и пересудов всего села. Люди испуганно озирались друг на друга, каждая травинка или хворостинка казалась им врагом, все чувствовали, что в любой момент могут стать жертвами расследования. В конце концов оперработники выломали эту проклятую доску и увезли ее с собой в качестве вещественного доказательства, но дело с контрреволюционным лозунгом так и осталось нераскрытым. Это означало, что над Лотосами по-прежнему висят черные тучи, а по главной улице, вымощенной каменными плитами, продолжают бродить демоны реакции.