В долине Аргуна - [40]

Когда они подошли к дому Хаджимахмы, от носков Ханбекова остались одни клочья, а ступни его кровоточили.

— Здесь, — сказал тихо Сапи. — Идите. Она, наверное, сейчас одна. А я пойду назад и подкреплюсь с дороги шашлычком.

— О всемогущий аллах, дай мне силы! — прошептал Сату Халович и открыл калитку.

Крадучись, миновал двор. Все было тихо. Он поднялся на крыльцо и, оставляя за собой кровавые следы, прошел через веранду. Никого. Осталась позади одна комната, вторая… В третьей он наконец увидел ее. Задумавшись, она сидела у окна.

— Куржани! — нежно позвал он. — Звезда моя!

— Ах! — она вскочила. — Кто это? Затухалович? Что у тебя за вид?

Он подошел к ней и ласково обнял ее за талию.

— Куржани, ты приносишь мне один страдания! Почему ты исчезла так внезапно, даже не известив своего Сату?

— Это не зависело от меня. Так решил шейх, — она была явно не в духе. — И мое исчезновение в твоих же интересах. Наша затянувшаяся связь могла погубить твою карьеру. А потом — у тебя жена, дочь… Мне надоело быть причиной их обмана.

— Ты вовсе ни при чем, Куржани! Я, лишь один я во всем виноват… Но как ты могла назвать связью нашу…

— Хватит! Нам надо расстаться.

— Ах, что ты говоришь! Это невозможно!..

Ханбеков не находил слов от отчаяния. Он готов был грохнуться на пол и умереть. И лишь сознание того, как непрестижно будет выглядеть его ответственный хруп в глухо застегнутом костюме и с окровавленными ступнями, удерживало его по эту сторону жизни.

А Куржани сознательно, с заранее обдуманной целью разжигала его отчаяние и страсть.

— Нет, нет, это решено — мы расстаемся, — она сбросила с талии его руку.

Ханбекову было уже не до письма Жумы, но он почему-то вспомнил о нем и, чтобы хоть как-то прервать поток раздиравших его душу слов возлюбленной, спросил:

— Кажется, у тебя есть для меня письмо?

— Письмо? Где-то было…

Она вышла в соседнюю комнату и вскоре вернулась с письмом. Конверт был заклеен.

— Ты не читала его?

— Ха! Еще чего не хватало! Очень мне интересно знать, о чем пишет один пенсионер другому. Наверняка о пользе простокваши.

— Позволь, но разве я пенсионер? И разве тебе известно, от кого письмо?

— Отстань!

Сату Халович распечатал письмо и сначала прочитал его про себя, а потом, все более возбуждаясь, с растущим от строки к строке восторгом, — вслух:

«Дорогой Сату! Я давно хотел тебе сказать, что луноликая Куржани и ты, горный орел, достойны друг друга. Мы бы все были очень рады, если бы вы соединили ваши судьбы и освятили ваши отношения согласно обычаю предков, то есть по шариату. Владыка миров разрешает иметь вторую жену, но в наши дни, увы, это удается делать лишь тайно. Тайной останется и твой брак с Куржани. Если вы придете к обоюдному согласию, то я буду счастлив благословить вас. Да осчастливит вас всевышний!

Ваш старый друг…»

— Это что еще за бред? — прервала чтение Куржани. — Кто вздумал нас благословлять и женить.

Сату Халович рыдал от переполнивших его чувств. Между всхлипами у него вырывались отдельные слова и фразы:

— Какое счастье!.. Разве я мог мечтать… Родная!.. Это перст судьбы…

— Какой перст? Подумай лучше о своей карьере. А у меня есть сын…

— Это прекрасно! Я всю жизнь мечтал воспитывать сирот. Мне кажется, что мое подлинное призвание быть не завсельхозотделом райисполкома, а директором сиротского приюта…

— Мой сын вовсе не сирота. У него есть не только мать, но и отец. Да, его отец в конфликте с обществом из-за некоторого различия во взглядах на собственность, сейчас он в тюрьме, но время придет, и он вернется.

— И ты ждешь его? — чуть слышно пролепетал Сату Халович.

— Конечно!

— И ты опять станешь его женой?

— А как же!

Ханбеков повалился на пол, причем на месте, где он стоял, остались два четко обрисованных застывших коркой кровавых следа. Письмо выпало у него из рук.

Куржани подняла письмо и сделала вид, будто с интересом рассматривает подпись.

— Как? Это написал сам великий шейх? — воскликнула она. — Сату? Это написал святой Жума?

— Да, еле произнес Ханбеков.

— Ну, так это же все меняет. Вставай! Как я могу ослушаться святого шейха! Я, конечно, согласна стать твоей второй тайной женой. Конечно!

Ханбекову моментально стало лучше. Он вскочил. В его глазах сверкала слезы радости и умиления.

— О, как я счастлив! — воскликнул он. — Как я благодарен Жуме! Теперь я навсегда его раб. Я буду беспрекословно выполнять все распоряжения шейха, его слово теперь для меня высший закон!

«Этого ему и надо было», — усмехнулась про себя коварная женщина и пошла за йодом, чтобы смазать ступни влюбленного страстотерпца.

Глава восемнадцатая

Казуев только что принял душ и блаженно прилег на диван с газетой в руках. Вот уже пятый день он в Москве и живет в отдельном номере на шестнадцатом этаже гостиницы «Ленинградская», что на Комсомольской площади. Жене и дочери все-таки удалось уговорить его поехать в столицу. И теперь он об этом не жалеет. Ходит по театрам, по музеям, уже был в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, где посоветовался по некоторым вопросам своей диссертации… Словом, отдыхает душой и телом да еще проворачивает кое-какие полезные дела. Но все-таки главное достоинство и прелесть его нынешнего пребывания в Москве состояло не столько в посещении Третьяковки или Большого театра, сколько в удалении от дрязг в Тийна-эвл, во временном забвении их. Слушая Атлантова в роли герцога, Казуев, конечно же, испытывал большое удовольствие, но еще большую отраду он испытывал оттого, что вот уже столько дней не слышал голоса Ханбекова. Разумеется, он с наслаждением любовался в Третьяковке полотном Иванова «Явление Христа народу», но не меньший восторг овладевал им при мысли о том, что ни Жума, ни Бирка, ни Сапи не могут здесь явиться ему. Жизнь все-таки, черт возьми, хороша!..