В дни войны: Семейная хроника - [83]

Часто на улицах слышала, что нам вслед местные жители довольно громко говорили: «Переводчицы». Для них все, кто одет по-столичному, переводчик. Пока это говорилось без злобы, без зависти, без угрозы. Психология людей не сразу меняется. В первые же дни немецкой оккупации местное население забегало в немецкую комендатуру с доносами (письменными) на тех, кому они хотели досадить (чаще на коммунистов). Но немцы к удивлению доносчиков не принимали доносов, как то делали наши советские органы, и возмущенно, часто с криком, выгоняли их. И постепенно доносы прекратились. Когда приехало Гестапо, тогда, может, их доносы бы и брали, но тогда уж никто не лез доносить. Очень было стыдно знать, что немцы видели, как русские на русских доносят. Но было страшно подумать, как местное население будет мстить ленинградцам, когда советские войска займут Кавказ и другие оккупированные немцами территории и начнется над всеми нами расправа! Папа, конечно, прав — оставаться нельзя.

В Ессентуках жизнь была более спокойной и провинциальной, чем в Кисловодске: немцев было гораздо меньше, наверное потому, что не было таких огромных, как в Кисловодске, отелей и санаториев, расположенных в живописных горах, над обрывами, в парках с широкими лестницами, удобными подъездами, внутренними дворами с клумбами, цветами, экзотическими растениями. Все в Кисловодске было устроено очень красиво и на широкую ноту. Многие санатории — самые большие — построены при советской власти. Было известно все эти годы, что в эти благоустроенные санатории простые смертные люди не попадали, лишь крупные партийные сановники и особо отличившиеся — в награду. И все это теперь занято немцами. По парку снуют немецкие военные. И много немецких женщин в форме служащих воздушного флота, очень элегантно выглядящих. Вся одежда на них, как и на всех военных, очень добротная и хорошо подогнанная. Женщины все в очень тонких заграничных чулках и в прекрасной обуви — начищенной. Меня очень интересовали лица немецких женщин-военных. Как и у мужчин, лица удлиненные, светлокожие, со светлыми глазами. Ненакрашенные губы. И все — очень чисто вымытые. Кожа у всех блестит так, как будто они только что вышли из бани, все на них сверкает чистотой, разглажено, ремни скрипят, обувь новая, скрипит, и, кажется, тронь лицо пальцем — и оно от чистоты заскрипит. Удивительно чистая и аккуратная нация! И хорошо накормленная. Женщины называются Blitzmadel — исполняют секретарскую работу при штабах. Потом мы узнали, что к ним сами немцы относятся не очень с большим уважением, из-за их многочисленных романов, это как бы их вторая специальность. Но к женщинам в форме медицинских сестер Красного Креста совсем иное отношение — им уступают дорогу, с ними вежливо здороваются и отдают им честь. И о них никто плохо не говорит. Живут они не по отдельности, а всегда группой, под начальством старшей сестры, с собственным уставом, порядками, и очень берегут честь формы Красного Креста. Я видела их потом, во время исполнения ими обязанностей сестер: и в госпиталях, и на эвакопунктах, и при кормлении населения Германии в городах сразу после ужаснейших бомбежек английскими и американскими бомбардировщиками. И всегда они вежливы, быстры, приветливы, всегда чисто вымыты, когда все кругом почернели от пожаров и пыли взрывов, в разглаженных чистых белых накрахмаленных передниках. И работают они прекрасно, не за страх, а за совесть.

А теперь мы смотрели на немецких военных, мужчин и женщин, с интересом и не без чувства грусти — они спокойно ходили по нашей земле в своих новых начищенных сапожках и туфельках и даже не смотрели на нас, хозяев завоеванной ими страны, как будто мы — воздух.

Кисловодск, в отличие от Ессентуков, жил очень энергичной жизнью: все больше открывалось ресторанов и новых магазинов. Открылся одним из первых магазин ковров. На дверях и окнах — непривычные для глаза надписи и вывески, как из другой жизни, — с именем собственника. Магазин частника! Так было, наверное, во время НЭПа, когда разрешили частную торговлю, когда вдруг стала открываться жизнь, полная богатства, возможностей: заработали фабрики, хлебопекарни, магазины… Потом, когда оправилась экономика страны благодаря частной инициативе, всех частных предпринимателей раздавили и память о них очернили, а на карикатурах изображали хищниками, толстыми на тонких ножках вроде отъевшихся клопов.

Мы с Катей пошли посмотреть на первого частника — в магазин ковров; хозяин магазина — армянин. И откуда у него такое количество ковров? Ходили смотреть на вновь открытые антикварные магазины. На окнах-витринах — прекрасные вещи: серебро всех видов и назначений, драгоценные украшения, вазы, очень тонкие, книги в тяжелых кожаных переплетах. Где это все до сих пор хранилось? Наверное, здесь было немало семейных вещей петербуржских семейств, превратившихся в истощенных ленинградских беженцев.

После занятий в институте группа наших ленинградских студенток позвала нас с Катей в местную чайную, чтоб спокойно поговорить, посоветоваться по вопросу, их некоторое время занимавшему… В чайной было тепло, парно и очень уютно. Мы пили чай и мирно разговаривали о наших институтских делах. Одна из студенток была мне знакома по Токсово. Она со старшим братом и его женой каждое лето проводила в Токсово на даче и приходила с братом вечерами играть с нами в волейбол.