В дни войны: Семейная хроника - [72]

И скоро вернулся с новостями: в Ессентуках — немцы! И ни одного выстрела! Кому же было стрелять? Мы выглянули из-под дерева и решили дойти до тракта, чтоб только послушать — нет ли вдали звуков войны. Когда мы дошли до угла, услышали звук гусениц вдалеке. Медленно, из боковой зеленой улицы, со стороны вокзала, на тракт выехал небольшой танк. Зеленый, как и наши. Крышка танка была откинута и видно было стоящую фигуру — немецкий танкист. Танк остановился. Еще один танк выполз, тоже медленно. Около него появилось несколько фигурок. Танки постояли, постояли и, медленно развернувшись, поползли обратно. Сразу же на улице появились женщины в платочках, они стояли у своих ворот, переговариваясь. Очень скоро и до нас дошли новости: немцы заняли город, ездят по улицам в открытых автомобилях, рассматривают население — улицы полны людей и очень оживлены. Немцы никого не трогают и очень приветливы.

Сестре захотелось — поглядеть. Мама неохотно пошла с нами. Папа тоже решил пойти, встретиться с преподавателями, проверить, все ли у них благополучно. И мы отправились в город. До вокзала мы никого не встретили, идущих из города. Но в город шли небольшие группы людей. У всех на лицах было написано осторожное любопытство. Все шли торопливо, почти не разговаривая. И мы шли так же. Когда прошли вокзал и вышли на главную улицу Ессентуков, нашему взору представилась незабываемая картина. По знакомой улице, обсаженной большими липами, вверх и вниз ездили небольшие военные автомобили непривычной нам формы, мотоциклы с люльками и без люлек. И в них сидели немцы. В серых и серо-зеленых формах и фуражках с приподнятым верхом, не похожих на наши, — плоские. И «капуста» на околышке была большая, серо-серебряная. Лица были, как правило, скорее приятные, мне показалось, что много интеллигентных лиц. Со светлой кожей — даже у многих румянец, светлоглазые, с тонкими, часто с горбинкой, носами. Похожи на лица молодых людей из петербуржских старых семейств, к сожалению, почти исчезнувших.

Немцы рассматривали нас, русских, а мы — их, немцев, которых наши газеты называли фашистскими захватчиками. И на наших, и на их лицах — любопытство. На улицах было очень много ленинградцев. Немцы, оказывается, уже успели узнать, что на Кавказе и (в Ессентуках) много «петербуржцев». Удивительно было видеть у тротуаров немецкие открытые военные автомобили, пустые: немцы или стояли в стороне, разговаривая с жителями, или заходили в дома и магазины, если их приглашали. А в автомобилях, на сиденьях лежали их пояса с пистолетами в кобуре и кожаными портупеями (патронташами) с патронами. Какая непривычная доверчивость — или наивность! И около каждого автомобиля собиралась толпа, и все с удивлением, почти с испугом, смотрели на оставленное без присмотра оружие. «Господи, — сказала женщина из толпы, — да у нас бы за такое расстреляли!» Но никто не трогал оружие, немцы возвращались, приветливо кивали головами и на ломаном русском языке что-то восклицали. Папа пошел к Базарову.

Мы повернули на улицу, где жили Лида и Анна. На противоположной стороне улицы стояла группа молодых немцев, очевидно офицеров, с группой русских девиц. Они все смеялись и размахивали руками, стараясь объясниться. Один из офицеров, совсем мальчик, увидя меня (я шла сбоку), крикнул мне через улицу по-немецки: «Вы говорите по-немецки?» Я от неожиданности ответила: «Говорю». Он махнул мне рукой — «идите сюда, помогите перевести». Я, не думая, ему сказала: «Если вы ищите помощи, потрудитесь перейти улицу и спросить меня, что вам нужно».

Немцы весело встрепенулись и бегом перебежали улицу. И первое, что они сделали, извинились, что кричали мне через улицу, поклонились маме и стали нас закидывать вопросами, рассказывать о себе: почти все они были студентами в разных городах Германии, призванными в армию. Они буквально изголодались по возможности разговаривать с девушками по-немецки. Такие молодые, как и наши мальчики, призванные в армию. И никакой враждебности, заносчивости. И у нас к ним — тоже никакой враждебности. Опять меня вблизи поразила породистость их лиц. Не у одного-двух — все они выглядели холеными, красивыми и очень приветливыми. Когда мы двинулись дальше, они щелкали каблуками, кланялись и благодарили за удовольствие разговора.

Мы потом узнали, что войска, которые заняли Кавказ, были отборные, среди них было много альпинистов. Альпийские войска «Edelwess», с белым цветком сбоку пилотки, — лучшие войска немецкой армии. Их очень берегли и употребляли в самых трудных местах. Эти войска, немного позднее, участвовали в боях за Эльбрус. И их очень помяли и побили наши войска.

И эти молодые, свежие, веселые военные пользовались огромным успехом: местные девицы (да и ленинградские) повлюблялись в них, а немецкие молодые люди — в девиц. На улицах — все, смешавшись, ходили гулять, разговаривали, смеялись. Все на время как будто забыли о войне. И русские, и немцы.

Лидочка, когда мы до нее добрались, сияя во все свое розовое лицо, сказала, что у их хозяйки снял для себя комнату молодой немецкий офицер и что зовут его Hans. Все его зовут Ханзик, и ему это нравится. Он пришел к ним на двор напоить лошадь (были части верховые, на очень хороших лошадях) и, пока лошадь опустила морду в ведро, Ханзик, по-видимому, успел сразу в двух влюбиться: и в Лиду, и в замкнутую молчаливую Анну. И прожил у их хозяйки две недели, пока его не отправили дальше. Лида рассказывала нам, какой Ханзик и его друзья — корректные, воспитанные и веселые. Он их очень благодарил за знакомство, за дружбу, когда его послали дальше воевать.