В дни торжества сатаны - [50]

Я хотел только одного: вернуть ее, видеть ее снова, слышать ее голос, ощущать ее ласки. Быть ее слугой, рабом, вещью. Мои друзья, мои миллиарды, весь остров, которым я так гордился, сама жизнь — каким ничтожеством показалось мне все это в сравнении со счастьем сидеть у ног Мэри. Только сидеть, и больше ничего. Сидеть, смотреть, слушать и любоваться.

Страшная тоска сжала мне сердце при мысли, что счастье утеряно навсегда. Навсегда…

Это слово прозвучало в моем сознании, как звон погребального колокола. Меня вдруг охватила такая слабость, что я прислонился к косяку двери. Ноги мои как-то странно дрожали и мне стоило большого усилия дойти до кресла и опуститься в него. Но я вспомнил о присутствии молчаливо и почтительно стоявших слуг и взял себя в руки. Я вспомнил о том, что действовать надо было немедленно, решительно и быстро. Если даже дело и не поправимо, то, во всяком случае, все возможные попытки сделать следует и должно.

— Джефферсон, — обратился я к камердинеру, успевшему уже придать своему лицу обычное каменное выражение, — позвоните сейчас же по телефону адмиралу Стивенсу, полковнику Колльриджу, капитану Джонсону и командиру грузовой субмарины. Скажите, что я извиняюсь за беспокойство в столь необычный час и прошу их немедленно и как можно скорее явиться ко мне.

— Слушаю, сэр.

Джефферсон вышел.

— А вы, Гопкинс, — продолжал я, — позвоните по другому телефону в базу и скажите дежурному, что я приказал сейчас же разбудить команды «Плезиозавра» и «Виргинии». Через четверть часа всем быть на судах. «Плезиозавр» изготовить к полету, а грузовую субмарину к выходу в море. Затем ждать на борту дальнейших распоряжений.

— Слушаю, сэр.

Было ровно двадцать минуть седьмого. Припадок слабости и тоскливо-беспомощного настроения миновал так же внезапно, как и наступил. Надо было действовать и действовать энергично. Я решительно поднялся с кресла и сделал уже два шага к двери, как вдруг взор мой случайно остановился на постели Мэри с разбросанными на ней в беспорядке принадлежностями. И тотчас же по ассоциации мыслей я вспомнил, что, по словам миссис Стивенс, Мэри, передавая ей пакет с дневником, вынула его из-под матраца. Почти не отдавая себе отчета в совершаемом, я быстро подошел к кровати и начал сбрасывать на пол все, что бы-до на ней.

Когда очередь дошла до верхнего тонкого тюфяка, под ним оказался небольшой, неправильной формы клочок бумаги. Предчувствие не обмануло меня: это была записка.

Я жадно схватил ее и быстро пробежал глазами.

«2 часа 45 мин. утра.

Только что приходил Жорж. Заставив меня очнуться от дремоты, в которую я впала незадолго перед тем, он сказал, чтобы через десять минут я готова была следовать за ним. Я решительно отказалась. Жорж пожал плечами и равнодушно произнес: „Я предложил это тебе в твоих интересах и в интересах мистера Гарвея. Ты же его любишь? Так вот, будет гораздо лучше для него, если ты согласишься сопровождать меня. Впрочем, как хочешь. Твое дело“. Могла ли я отказаться после этого? Я сказала, что иду и спросила только, куда и зачем. На первый вопрос Жорж ответил: „О, очень недалеко“, а на второй сказал, что я узнаю это через несколько минут. Ужасная тревога томит меня. От этой ночной прогулки я не жду ничего xopoшего. Надежды, которые я возлагала на посланный Вам дневник и на приложенную к нему записку, рухнули. По-видимому, Вы или не получили их или… Нет, я боюсь даже думать об этом. Что будет? Боже, Боже.

Мэри».

Из записки я узнал немного. Но кое что все-таки узнал, а именно — момент бегства. Как удалось Джорджу увезти с собой Мэри — можно было только догадываться. Я не стал тратить на это время.

Для меня почти не подлежало сомнению, что Джордж бежал на одном из двух электромоторных ботов, имевшихся на острове. Стоянкой этих ботов была не главная база, а небольшая искусственная бухта на юго-восточной части побережья.

С моря она отлично была замаскирована деревьями и в ней, благодаря ее узости и большой длине, было тихо даже в самую бурную погоду. Боты никогда и никем не охранялись — во-первых, на острове не было ни одного человека, который собирался бы бежать с него, а во-вторых, минные заграждения сами по себе внушали достаточно уважения. В тихие вечера мы катались иногда на ботах вокруг острова, в пространстве между ним и ближайшим поясом заграждений.

Каким образом Джордж решился плыть через них, — мне было непонятно. Возможно, что, купаясь как-нибудь на рассвете или поздно вечером, он умудрился, незаметно для постовых, снять некоторые мины с якорей и переместить их в другое место. Тогда в первом поясе с мелко сидящими минами мог образоваться промежуток, достаточный для прохождения бота. Мины же второго и третьего поясов сидели достаточно глубоко, чтобы не опасаться их. Если так, становилась понятной и вчерашняя отсрочка. В тумане Джордж боялся не найти прохода.

Я прошел к себе и, позвонив в базу, приказал спешно разузнать относительно ботов. Через десять минут я получил ответ. Как я и думал, одного из них не оказалось. Большого и быстроходного.

Затем я позвонил на наблюдательные посты и справился, не было ли видно сегодня на рассвете какого-либо судна.